Почти цивилизованный Восток

А сил общение с духами забрало немало. И руки предательски подрагивали. И холодно было. Он давно уже не мерз вот так, изнутри.

– Но если оставить, будет хуже. Она попытается найти. Тебя. Дом. Дом не найдет. Он закрыт…

Эдди потрогал зубы языком. Ныли. Муторно так. Изнутри. Мерзкое ощущение.

– И полагаю, что твое приглашение – своего рода пропуск.

Чарльз вытащил карточку и покрутил.

– Магии не чувствую.

– И не почувствуешь. Там… сложное что-то. Кто бы ни ставил, он был мастером. Но систему сломали. Раз войдешь, во второй раз сама пропустит.

Рассказывать сложно. И вообще говорить. Холод отступает, сменяясь слабостью. Еще немного, и Эдди уснет. На час. Час у них есть. Хватит, чтобы отдохнуть.

Только…

– Слушай, – шелохнулась ленивая мысль. – Если девочка умерла, дело бы расследовали?

– Пожалуй.

– Найди мне того, кто этим занимался. Потом. Как все закончится. А за Милли не бойся. Стреляет она отменно. А кого не пристрелит, того спалит ко всем демонам.

Чарли вздохнул и признался:

– Этого я и опасаюсь.

Потом он сказал что-то еще, но этого Эдди уже не услышал, провалившись в сон – глубокий, ровный и напрочь лишенный видений. Разве что голова слегка побаливала. Гадство, когда голова болит даже во сне.

– Эдди. – Его позвали за мгновенье до того, как он проснулся. – Эдди, вставай!

Он открыл глаз.

Плыло.

Он открыл второй и проморгался.

– Как ты? – с заботой осведомилась Милли.

– Ох… очень хорошо, – спохватился Эдди, заметив матушку, которая устроилась в золоченом креслице. Чарли, переодевшийся в темный костюм, занял второе. И оба они о чем-то мило беседовали.

– Дорогой. – Матушка соизволила обратить внимание на Эдди. – Тебе стоит принять ванну и собраться. Опаздывать нехорошо.

И опасно.

Кто знает, не закроются ли двери проклятого дома в полночь?

– А…

– Скажешь хоть слово, – мрачно произнесла Милисента, – пришибу сама.

– Ч-чудесно выглядишь.

На ней было розовое платье. Очень розовое. Какое-то вот такое… особенно розовое, можно сказать. Причем розовость эта была пышною, воздушною, и казалось, что Милисента тонет в кружевной пучине. Даже захотелось спасти.

Ее лицо покрывал слой чего-то белого. И оттого оно казалось мертвенным, а эту мертвенность подчеркивали неестественно алые губы. Брови выглядели двумя тонкими ниточками, а на щеках горели ровные кругляши румян.

– Это… что?

– Не волнуйся, маску я тоже надену, – проворчала Милисента и добавила тише: – С превеликим удовольствием.

На волосах ее, собранных в какую-то башню из кучеряшек, возлежала шляпка. Шляпку украшали цветы и маленькие птички.

Чучела маленьких птичек.

Эдди ткнул в одно пальцем.

– Мне еще муфту предлагали. Из крыльев чайки, – сообщила Милли.

– Это еще ничего. Помнится, когда я… готовилась к отбытию, в моду вошли насекомые, – поделилась матушка. – Жуков высушивали, покрывали лаком и нашивали на платья[3].

Эдди слегка замутило. Или это от голода?

– Ты иди, дорогой. – Матушка поглядела с усмешкой. – Мода порой бывает… странной.

– Только побрякушек дай! Побольше. Для дела, – пояснила Милисента. – И солидности.

Собрался Эдди быстро. И да, возблагодарил богов, что отведенная ему роль не требует парадного костюма. Собственная одежда, вычищенная, была куда милее.

А вот золото на Милисенте смотрелось…

– Как-то слегка дисгармонирует, – заметила матушка, разглядывая массивное, в три пальца шириной – причем пальца Эдди – ожерелье, что змеей легло на шею. – Слишком оно… иное. Тут бы что-то с камушками…

С камушками тоже нашлось, легло чуть пониже, поэтому оставили оба.

И по пятерке браслетов на каждую руку.

Перстни.

Пара золотых спиц для волос, увенчанных массивными камнями. А ведь Эдди так и не дошел до нормального ювелира. И жаль, что остального вернуть не вышло. Из города он забрал куда как больше.

Маска у Милисенты тоже была розовой.

С перьями.

И камушками. А еще пахло от нее тяжелыми духами, но Чарльз ничего, выдержал, даже глаз не дернулся. Он подал руку:

– Выйдем черным ходом. Я постараюсь, чтобы никто не заметил.

Оно и вправду, если наблюдают, то слухи пойдут.

– Не стоит переживать. – Матушка смахнула пылинку с жилета Эдди. – Пока леди в маске, леди как бы и нет. Даже если кто-то вдруг потом решит, будто узнал леди в маске, всегда можно сказать, что он ошибся.

– И поверят?

Она слегка пожала плечами.

– Смотря кто скажет.

Экипаж был без гербов и с виду мало отличался от прочих, каковых на улицах города много. Внутри правда пахло кожей и свежестью, да и четверка лошадей лоснилась.

– Проклятье. – Милисента поерзала на сиденье. – Чешется…

– Терпи.

– Терплю, – проворчала она. – Но желание отстрелить кому-то башку лишь крепнет.

И не у нее одной.

Дальше молчали. Ехать пришлось довольно долго. Эдди слушал, как грохочут колеса по мостовой, сжимал коробку с россыпью камней, которую доставили накануне, и думал, что все пойдет не так. Все всегда идет не так, как планируется. А потому пара револьверов, ножи, удавка и дудочка – не так уж и много.

Чарли тоже думал. И пальцами шевелил, словно разминая. Милисента молча пялилась в окно, правда, задернутое шторкой, а потому вряд ли она что-то за ним видела.

Наконец экипаж остановился.