Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Не отчаявшиеся еще тогда в возможности спасти наше дело, питая еще надежду на то, что здравый рассудок русского народа осилит наконец революционное безумие и все «образуется», я принял горячее участие в работах съезда, ежедневно посвящал этому шесть-семь часов времени и старался незаметно руководить прениями, сидя в качестве присутствующего рядом с председателем за председательским столом.

Занятия съезда шли гладко. Председательствовал молодой прапорщик, но довольно уравновешенный субъект. Ко мне относились очень корректно, никаких резких выступлений лично против меня не было, но были нападки на военное начальство вообще, и в том числе на лиц, мне подчиненных. Эти нападки я никогда не оставлял без объяснения и всякий раз мне удавалось убедить аудиторию в целесообразности и правильности тех распоряжений, которые критиковались ораторами. Но я нисколько не успокаивал себя этими успехами и никаких иллюзий в этом отношении не питал, потому что прекрасно знал, насколько ненадежно и переменчиво в своем настроении сборище малосознательных людей. Иногда дело доходило прямо-таки до смешного.

Помню такой случай. Шел доклад представителей гарнизонов о положении дела на местах. На трибуне появляется солдат одного из конских запасов и начинает: «Вот, товарищи, оглашу я вам один документ. Бланк – Управление конскими запасами Минского военного округа. Адресовано начальнику такого-то отделения конского запаса. Надпись: секретно. Текст: “Вы мне донесли, что, вследствие постановления солдатского комитета, перевели вверенное вам отделение из такой-то деревни в такую-то. Вы поступили совершенно неправильно, ибо комитеты не являются законной властью, постановления которой подлежат исполнению. Ставлю эта вам на вид. Подпись: замначальника конских запасов полковник такой-то”. Так вот, товарищи, как к нам относится высшее начальство. Постановления наших комитетов незаконны. Тех, кто их исполняет, наказывают», – и пошел, пошел в том же духе. Полное одобрение аудитории оратору.

Я просил председателя предоставить мне слово, когда оратор кончит. И когда мне было предоставлено слово, я начал с того, что в оглашенном документе сделал бы только одно изменение: вычеркнул бы слово «секретно», которое считаю неуместным, а под остальным текстом сам подписался бы. На лицах некоторое недоумение. Затем начал объяснять, что ни один из начальствующих лиц не имеет права переуступать свою власть кому-либо другому и перелагать на кого-либо ответственность, возложенную на него, так как в противном случае он является совершенно лишним лицом, незачем его держать, не за что ему жалование платить. Начальник конских запасов мог принять во внимание постановление комитета, мог согласиться с ним, мог не согласиться, но распоряжение он обязан был сделать от своего имени, а не прикрываться постановлением комитета. Если его мнение с желанием комитета совпадало, слава Богу. Если нет, дело высшего начальства рассудить, кто прав, и т. д. И что же, та самая аудитория, которая только что одобряла грозную филиппику против окружного начальства, видимо соглашается с моими доводами. Раздаются отдельные возгласы: «Конечно, правильно, совершенно верно», и конец моей речи перекрывается аплодисментами. И таких случаев было несколько. Не могу сказать, чтобы я был польщен этими дешевыми лаврами, но испытывал некоторое чувство удовлетворения, похожее, мне кажется, на чувство укротителя зверей, держащего в повиновении сборище диких животных. Все время начеку, все время наготове отразить внезапное нападение и осадить на место строптивого.

Открытого большевистского направления среди членов съезда не было. Напротив, все они отрекались от большевиков, и даже совпавшее по времени с заседаниями съезда подавление первого большевистского восстания в Петрограде 3–5 июля было встречено с удовлетворением{75}. В действительности же взгляды и мнения, выражаемые отдельными членами съезда, зачастую были чисто большевистскими. Видимо, пропаганда пустила уже глубокие корни в армии, и многие уже бессознательно становились большевиками, если не по названию, то по духу.

Поражение большевиков в июле 1917 года могло быть использовано Временным правительством в свою пользу. Престиж партии был серьезно поколеблен, во-первых, самой легкостью подавления восстания, во-вторых, и в особенности, тем, что они для своего выступления избрали момент военных неудач на фронте, указывая таким образом на свою солидарность с внешним врагом, ненависть к которому в то время, несмотря на братание на фронте, еще не погасла в народных массах.

Если бы правительство обошлось сурово и решительно с большевиками, а это было возможно, так как оно нашло бы поддержку не только в обществе, но и в войсках, что доказало подавление восстания, то торжество большевиков отодвинулось бы на неопределенный срок, и, опять-таки повторяю, быть может, удалось бы закончить победоносно войну.