Под чертой (сборник)

Об обратной зависимости владения компьютерной техникой и знанием громче всех в нашей стране кричит, пожалуй, человек по имени Владимир Кучеренко, больше известный по псевдониму Максим Калашников. Даже если вы и не читали его «Россию на дне», «Код Путина» или «Сломанный меч империи», то наверняка видели Максима в одном из ток-шоу, где он любит появляться в толстовке с надписью «СССР», причем безо всякой постмодернистской иронии в духе Дениса Симачева. То есть Калашников не просто хочет назад в СССР, не просто (подобно многим) взыскует государства, где любой обретает смысл жизни благодаря сопричастности общей идее (а не благодаря своим жалким потугам найти индивидуальный смысл), – он тоскует по империи, где школьники читают «Юных техник» и занимаются в кружках ракетомоделирования, где по ТВ идет «Очевидное невероятное» с профессором Капицей, где лирики читают на стадионах поэмы, а физики синтезируют 104-й химический элемент… (Вот откуда эта имперская тоска в Проханове и Дугине, в Крусанове и Секацком!)

Я слышал яростное выступление Калашникова о наступлении новых Темных Времен на одной из международных конференций (тезисно: логическое мышление уступает хаотично-клиповому, гибнет культура чтения, растет социальный аутизм, нет научных мегапроектов). А недавно в своем ЖЖ Максим опубликовал текст «Неграмотные с айпадами», где он приводит свой разговор с неким поклонником, 22-летним недорослем, который не знает ничего ни о гегелевской диалектической спирали, ни о Гераклите…

«С этим поколением бесполезно говорить о базисе и надстройке, о значении производительных сил и производственных отношений, о влиянии их на базис, – практически воет Калашников. – Мимо этого поколения пролетели тысячелетия исторического опыта. То, что знал выпускник советской средней школы, для этого поколения – тайна за семью печатями. С ним бесполезно говорить о чартистском движении, о тред-юнионизме, марксизме, национал-социализме, бланкизме, троцкизме. Ибо все это для него – совершенно пустые слова, которые ничего не значат. Все стерто. Все нужно объяснять с самых азов».

Я так много уделяю вниманию Калашникову, потому что он четче и громче выражает то, что разделяет многие выпускники советской империи. Включая калашниковский вывод: чтобы не свалиться в бездну, мы, последние просвещенные граждане, должны править железным посохом варварами-детьми. (Аплодисменты римлян).

А еще потому, что идея железного посоха – это и есть идея новейшего варварства но новом диалектическом витке, в полном соответствии со столь любимым Калашниковым Гегелем.

Я не буду даже спорить с советскими римлянами по поводу величия их рухнувшей империи: в СССР всех детей в возрасте 15 лет принудительно разделяли на овец и козлищ, и козлища (числом в половину поколения) гнались железным посохом в ПТУ. От них, вставших к станкам, никому в голову не приходило требовать чтения «Науки и жизни» и знания немецкой классической философии. Они пили свою водку, били своих детей и верили, что от взятой в руки жабы случаются цыпки. Просто сегодня те, кто раньше вкалывал бы на фабрике, оканчивают за деньги частный вуз, иезуитски именуемый «университетом» – чем попадают сразу под огонь Калашникова.

Да и как судить о просвещенности империи, где под запретом находились независимые социологические исследования, где никакой ВЦИОМ был невозможен? (Когда я в 1984-м провел социометрию в одном из псковских ПТУ, на меня тут же настучала в КГБ одна из преподавательниц – честный советский человек и абсолютная гадина…)

Но сейчас бог с ним, с СССР. Меня занимает другое.

У Калашникова и стоящего за ним трагического хора повторяется один и тот же куплет.

Под «знанием» они понимают лишь знание классическое, то есть онтологическое и энциклопедическое, составлявшее основу «образованного человека» в старой советской системе распознавания «свой – чужой». С точки зрения эволюции, тогда такое знание давало внутривидовые преимущества. «Образованные» не шли к станку и реже спивались; их призывали не в армию, а на краткосрочные сборы; самые красивые девушки, понятно, тоже были у тех, кто мог поговорить об Ахматовой, а не копаться в суппортах и шпинделях.

В нынешней ситуации универсальное знание давать преимущества перестало. Преимущества перешли к носителям знания конкретного, практичного, практического. А ну-ка, знатоки географии (и ты, Максим, тоже!) попробуйте-ка сходу сказать, какой год для вин Бордо был миллезимным – 2002-й, 2004-й или 2009-й? А ведь необходимость столкнуться с выбором вина в сегодняшней жизни куда вероятнее, чем принять участие в железнорудной добыче…