Под чужим именем

Сегодня почему-то вспомнил эпизод, рассказанный Станиславским в книге “Моя жизнь в искусстве”. Ты, Ксюша, наверное, помнишь: известный по тому времени режиссер Федотов с огромным увлечением описывал Станиславскому задуманную им постановку. Он называл свой творческий план задуманным, но на самом деле – Станиславский это отлично понимал – Федотов и сам еще толком не знал, что у него выйдет. Он фантазировал экспромтом, чтобы разжечь к творчеству собеседника и самого себя.

Ты не представляешь себе, Ксения, как это верно! Как важно видеть устремленные на тебя понимающие глаза, как важен творческий спор, в котором рождается истина, кристалл творческого замысла.

То, что зачастую видишь только внутренним взором, в творческом споре становится конкретным и материально ощутимым.

Я остро чувствую все это сейчас, когда тебя, моя дорогая, нет со мной, когда настоящий умный друг Сергей Васильевич недалеко от меня, но я лишен возможности видеться с ним часто.

Правда, есть тут в городе товарищ, которому можно довериться, это первый секретарь горкома партии Горбунов. Я много слышал о нем – интересный, глубокий человек, кандидат технических наук, а был простым волжским грузчиком. Пойти к такому человеку лишь с сомнением и догадками не хочется, он еще поднимет на смех.

Меня обуревают сомнения, а посоветоваться, даже просто поговорить, не с кем, и творческая мысль застывает в неподвижности, потому что творчество, как и любовь, требует поощрения.

Скучаю по тебе безумно. Каждый час, каждую минуту, когда я могу остаться наедине с моими мыслями, я с тобой, моя дорогая.

В этой большой, полупустой квартире особенно чувствуешь свое одиночество. Пиши мне, родная, пиши чаще, каждый день. Целую тебя,

твой Степан

А не приехать ли тебе ко мне готовиться к диссертации, а?»

Когда Никитин дописывал последние строки своего письма, совсем уже стемнело и он едва различал написанное. В потемневшем небе стояла полная луна, она смотрела безучастным взором прямо в окно, положив на пол комнаты серебряный половичок света.

Чтобы надписать на конверте адрес, пришлось включить электричество. Но, заклеив конверт, Степан выключил свет и долго сидел у окна, мысленно подводя итог сегодняшнего дня: «Кто же, Вербов? Нет, это стяжатель, деляга! Обыватель с буржуазными замашками! Может ли себя вести так враг?! Нет, не может. Враг не должен привлекать к себе внимания окружающей его среды».

Так в борьбе за существование многие животные приобретают сходство по цвету и даже по форме с окружающей их природой. У животных инстинкт приспособления – как результат естественного отбора. Приспособление у врага – сознательная маскировка. Чем бдительнее советские люди, в среду которых проник враг, тем больше враг приспосабливается, лжет и лукавит.

«А странная связь Вербова с Кармановой, конструктором номерного завода? – думал Никитин. – В то же время, если бы Вербов хотел использовать эту связь для каких-то тайных целей, зачем бы он хвастался этой связью? Пошло, а зачастую грубо говорил о своей победе?»

Так, рассуждая и споря с самим собой, долго сидел Никитин у раскрытого окна, и опять ему вспомнились напутственные слова Каширина: