Под чужим именем

Однажды, когда под палящим зноем горячего баварского солнца мы стояли на плацу в бесплодном ожидании, перед нами появился сам Джон Тэрнер и с ним истощенный, оборванный человек. Через переводчика майор Тэрнер обратился к нам с такой речью: «Сегодня я должен передать вас представителю советских оккупационных войск. На грузовиках вас доставят в Хемниц, но… я представитель страны, где свято чтут демократию и свободу. Поэтому из гуманных соображений прошу вас выслушать вашего соотечественника, который бежал из советской зоны оккупации».

Человек, названный нашим соотечественником, говорил о том, что будто бы неделю тому назад он с группой военнопленных был передан в Нюрнберге советскому представителю и под усиленной охраной русских направлен в Эрланген. По дороге, разговорившись с одним солдатом, он узнал, что всех репатриированных отправляют не по месту жительства, а в концентрационные лагери северной Сибири, где они работают в ужасных условиях на лесоразработках. Когда они прибыли в Хемниц, на каждого из них надели тяжелые наручники и посадили в усиленно охраняемые товарные вагоны. В эту же ночь он и с ним еще несколько человек разобрали в вагоне пол и во время короткой стоянки бежали, а потом с трудом добрались до Нюрнберга. Узнав о том, что в Хемниц отправляется новая большая партия репатриированных, он счел своим долгом нас предупредить. Кто-то из наших рядов крикнул: «Не верьте, товарищи, это провокация!» В моей голове пронеслись события четырех последних лет плена, лагерей, пыток и издевательств, расстрела трех наших товарищей, и я с ужасом подумал о том, что ожидает меня в России. Подошли грузовики, и, когда майор Тэрнер предложил всем тем, кто желает вернуться в Советский Союз, сделать десять шагов вперед, огромное большинство вышло вперед. А я… остался и со мной еще человек семь.

Нас посадили в автобус и быстро увезли. Если до этого рокового дня, пятнадцатого июня, я был насильственно лишен Родины, то теперь, позже я это понял, я сам по своей вине ступил на путь человека, навсегда потерявшего Родину.

Клюев судорожным движением смял в кулаке окурок папиросы и расстегнул узкий ворот рубахи. Выпив залпом стакан воды, он продолжал:

– Нас привезли в южный курортный город Бад-Киссенген. Здесь мы пользовались некоторой свободой и жили в одном из богатых загородных домов фон Тиссена. Нам показывали американские картины, поили вином и даже… ну это не важно. Так мы прожили несколько месяцев. Нас часто посещали американцы, живущие в отеле «Кургауз», беседовали с нами, рассказывая о чудесах американской жизни. В период жизни в Бад-Киссенгене один итальянец, бог знает как попавший в нашу среду, Антонио Конти, настойчиво добивался моей дружбы. Я был одинок и растерян, это нас сблизило. В начале сорок седьмого года конгресс в Вашингтоне одобрил законопроект, разрешающий въезд в Америку значительного числа «перемещенных лиц», «индивидуальных союзников», как их назвал Трумэн. Так в начале сорок седьмого года я оказался в Америке, в штате Мэриленд, недалеко от города Балтимор, на благоустроенной ферме «Денис» в качестве рабочего. По воскресеньям я и мой приятель отправлялись в Балтимор; у Антонио Конти всегда были деньги. Он говорил мне, что богатые родственники, живущие в Ливорно, его регулярно поддерживают. Денежные переводы я видел собственными глазами, но писем Антонио никогда не получал.

Однажды мистер Грэсби, управляющий фермы, послал меня в Балтимор уплатить две тысячи долларов по страховому полису. Почему его выбор пал на меня и зачем нужно было пересылать в Балтимор наличные деньги? Эти вопросы, к сожалению, я задал себе слишком поздно, а тогда, польщенный доверием Грэсби, вместе с Антонио отправился в город выполнять возложенное на меня поручение. В Балтиморе мы зашли подкрепиться с дороги, а через час уже мертвецки пьяные валялись в номере гостиницы. Когда я пришел в себя, был уже вечер. Я спохватился и пощупал карман, но денег не было. Бросился к спавшему Антонио и не мог разбудить его. Две тысячи долларов, доверенные мне мистером Грэсби, исчезли. Меня судили в Балтиморе. В течение месяца я должен был вернуть эти деньги или мне грозило три года тюрьмы. Перспектива тюремного заключения приводила меня в отчаяние, но Антонио Конти сказал мне, что он нашел выход из положения: я должен только написать безобидную географическую статью об Алтайском крае, который хорошо знал. За эту работу можно будет получить так необходимые мне две тысячи долларов.

Утром мы оказались в Балтиморе у небольшого особняка за высоким забором. Медная дощечка на двери извещала, что здесь «Мэрилендское географическое общество». Нас принял очень вежливый человек с внешностью ученого, а через час я выходил с контрактом и тысячью долларами в кармане. Через две недели по контракту с Мэрилендским географическим обществом я сдал рукопись: «Географический и экономический очерк Алтайского края». Рукопись была принята, и я получил остальную тысячу долларов.