Под чужим знаменем

– Нет, не нравится мне этот начальник оперативного отдела. По-моему, он как та редиска – только сверху красный… Я его, как только мы вошли, на подозрение взял. Ты заметил, я ему все время в глаза смотрел, а он ни разу на меня не глянул. И вокруг него, заметь, все такие. Прапорщики, поручики, а заместитель – полковник…

Фролов взял Красильникова за руку, внимательно посмотрел на него:

– Есть у меня, Семен, вот какая мысль. Поговорим с Антоновым-Овсеенко и предложим тебя на начальника оперативного отдела армии. Вместо Резникова. Как смотришь?

Красильников остановился, часто заморгал глазами:

– Ты что… всерьез?

– А почему же? Происхождение у тебя самое что ни на есть пролетарское. Ненависти к белым хоть отбавляй. Нюх на врага как у борзой…

– С грамотностью у меня не шибко… – сокрушенно вздохнул Красильников.

– Вот поэтому в штабах нашей республики и сидят бывшие поручики да полковники, Семен, – жестко произнес Фролов.

Глава девятая

24 июня части Добровольческой армии стремительно вышли к Харькову. В выгоревшей под жестким, безжалостным солнцем степи на многие версты протянулись окопы первой линии – излом к излому; с брустверов в лица солдат сыпало ссохшейся землей и колкой пылью. Еще на рассвете эти окопы принадлежали красным. Теперь позиции красных переместились почти к окраинам оцепеневшего от страха Харькова, на поросшую подсолнечником возвышенность, откуда били пулеметным и винтовочным огнем. Подсолнухи тоже принимали молча и бессильно свою гибель: одни стояли продырявленные, другие – с отбитыми краями, а иные лежали вповалку с оторванными стеблями. Лежали на черной, выгоревшей земле, и пули, как воробьи, выклевывали их.

Полковник Львов в бинокль сосредоточенно рассматривал непрочные, беспорядочные позиции красных. Он видел спешно вырытые окопы и даже мелькающие среди стеблей подсолнечника запыленные, усталые лица, видел, как суха земля перед этими неглубокими окопами, и понимал, что такая земля не может ни укрыть, ни защитить от смерти приникших к ней людей.

– Михаил Аристархович, шли бы вы на КП! – умоляюще просил его лежавший рядом командир полка.

Львов ничего не ответил. Он вспоминал недавние бои под Луганском, то колоссальное напряжение, с которым принятая им дивизия вновь брала город. Там были такие же неглубокие окопы, такая же сухая, разбитая в пыль земля.

Окуляры его бинокля задержались на лице одного из красноармейцев, совсем молоденького парнишки. Голова его возвышалась рядом с большим поломанным подсолнухом – такая же конопушная, круглая. Красноармеец выколупывал из подсолнуха молочно-белые семечки – пухлогубый, рассеянный, похожий на теленка.

«Ну вот, я сейчас прикажу открыть огонь – и наверняка этот красноармеец будет убит, – подумал полковник Львов. – А чем он виноват передо мной? Да ничем! Может быть, я виноват перед ним?» В нем вдруг вспыхнуло сознание нелепости всего этого. Неужели он, полковник Львов, будет виноват в его смерти? Может ли он помиловать его сейчас? А долг? А офицерская честь?

«Война! У нее свои законы, – пытался он примириться со своим сердцем. – На войне всегда кого-нибудь убивают. Сегодня – его, завтра – меня». Но эти мысли о войне оказались беспомощными, за них невозможно было спрятаться от себя. «Свои в своих… русские в русских… Я властен над жизнью этого паренька, над жизнями сотен таких же вот молоденьких, русоволосых, светлоглазых, доверчиво глядящих на мир… Впрочем, и он, этот паренек, властен надо мной. Значит, мы обречены на невидимую связь, на невидимую власть друг над другом. Значит… Но что это я? – одернул себя Львов. – К чему? Зачем?» Резким движением убрав бинокль от глаз, он повернулся к командиру полка и приказал:

– Немедленно готовьте батальоны к атаке!

Тот сразу же повернулся к офицеру-корректировщику и радостно прокричал с раскатистым, командирским «р»:

– Пр-рикр-рыть пехоту шр-рапнелью!

Окоп загудел, тотчас забегали по траншее офицеры, готовя батальоны и роты к атаке.

Офицер-корректировщик продул трубку полевого телефона и бодро прокричал, скашивая обрадованные глаза на полковника Львова:

– Пушки – к бою! По-о цели два! Прицел сто-о!..

На огневой позиции артиллеристов повторили команду, передавая ее от батареи к батарее. Фейерверкеры молодцевато взмахнули руками.

– Беглым!.. Огонь!..

Наводчики коротко рванули шнуры, отбрасывая руки далеко назад, чтобы их не задело и не поувечило замками при откате…

Заревели яростно пушки, земля вздрогнула, словно под нею зашевелился неистовый великан.

Батареи каждые сорок секунд выбрасывали снаряды. Шурша и посвистывая, они проносились над окопом, в котором теперь с ненужным биноклем в руках стоял, расслабившись, полковник Львов.