Читаем Под деревом зеленым или Меллстокский хор полностью

— Ну это ему, бедняжке, просто невдомек, — вступился возчик. — Он ведь не со зла. Да уж, со священником как повезет, — все равно что угадать, орел или решка. Тут уж выбирать не приходится. Какой есть, такой и есть, ребятки, спасибо, что не хуже.

— Что-то, мне кажется, он неспроста на мисс Дэй поглядывает, задумчиво проговорила миссис Пенни, — хотя, может, я на него и наговариваю.

— Да нет, ничего такого тут нет, — сказал дед Уильям.

— Если ничего нет, так ничего и не будет, — отрезала миссис Пенни. По ее тону было видно, что она остается при своем мнении.

— Поневоле вспомнишь мистера Гринэма, — сказал Боумен. — Чтоб по домам ходить, попусту людей беспокоить — этого у него в заводе не было, годами не заглядывал. Иди, куда хочешь, делай, что хочешь, — нигде он тебе не попадется.

— Да, дельный был священник, — отозвался Майкл. — За всю жизнь один-единственный раз зашел к нам в дом — сказать покойнице жене (упокой, господи, ее душу), чтоб больше не посещала службу, потому что годы ее немалые и живет она от церкви далеко.

— И никогда он не указывал нам, какие гимны и псалмы играть по воскресеньям. «А ну вас, говорит, к бесу, пиликайте себе, что хотите, только ко мне не приставайте!»

— Да, добрейший, был человек; слова, бывало, не скажет, если мы соберемся погулять и повеселиться, да и пропустим его проповедь или, положим, если младенца не торопятся крестить, который очень уж кричать здоров. Золото был, а не священник. Вот уж за кем привольно жилось!

— А от этого ни минуты покоя; вечно допекает, чтоб мы больше думали о своей душе да о благе ближнего, — просто сил никаких нет.

— Узнал он, что купель протекает, — так она уж сколько лет протекает! А я ему говорю, что мистер Гринэм на это внимания не обращал, поплюет, бывало, на палец, да так и окрестит. Как он раскричится: «Милосердный боже! Немедленно пошлите за мастером. Куда я попал!» Не очень-то мне это было приятно слышать, если на то пошло.

— И все-таки, хоть он и против нас, а мне нравится, как новый священник взялся за дело, — заявил старый Уильям.

— Как же так, Уильям, — укоризненно сказал Боумен, — сам за оркестр голову готов сложить, а вступаешься за того, кто его разогнать хочет?

— Как мне жалко оркестр — никому так не жалко, — убежденно сказал старик, — и вы все это знаете. Я в этом оркестре с одиннадцати лет — всю жизнь, почитай. Но все ж таки я не скажу, что священник плохой человек. Мое такое твердое мнение, что он хороший молодой человек.

При этих словах в глазах старого Уильяма сверкнул былой огонек, и что-то величественное появилось в его фигуре, освещенной заходящим солнцем и отбрасывающей гигантскую тень, которая распростерлась на добрых тридцать футов и голова которой падала на ствол могучего старого дуба.

— Да, парень он простой, ничего не скажешь, — отозвался возчик, — не погнушается с тобой заговорить, грязный ты или чистый. Помню, как мы с ним в первый раз встретились: иду я по тропинке, а он мне навстречу, и хоть он меня сроду в глаза не видал, а все-таки поздоровался. «Добрый день, говорит, хорошая сегодня погода». А в другой раз я его встретил в городе. Штанина у меня была вся располосована, — это я думал срезать путь и пошел прямиком через колючки, — и чтоб его не срамить, я поднял глаза на крышу, пусть, дескать, пройдет мимо, будто знать меня не знает. Да не тут-то было. «Добрый день, говорит, Рейбин», — и как ни в чем не бывало руку мне жмет. Будь я весь в шелку и бархате, и то нельзя было бы со мной лучше обойтись.

Тут на другом конце улицы показался направлявшийся к ним Дик, и все повернулись в его сторону.

III

Поворот в разговоре

— Пропал наш Дик, — сказал возчик, — увяз по самую маковку.

— Что? Да не может быть! — воскликнул Мейл с видом человека, который настолько огорошен услышанным, что готов усомниться в собственных ушах.

— Ей-богу, — продолжал возчик, устремив взгляд на Дика, который шел по улице, не подозревая, что является предметом обсуждения. — Смотрю я на него и вижу, что дело его дрянь. Все-то он поглядывает в окошко; все начищает башмаки; все ему куда-то нужно идти; все смотрит на часы; только и слышим, какая она замечательная, до того, что невтерпеж прямо, а чуть намекни замолчит как могила и больше о ней ни словечка. Я сам по этой дорожке один раз прошелся, соседи, и местность мне знакомая. Говорю вам, пропал человек.

Возчик отвернулся и с горькой усмешкой поглядел на молодой месяц, который имел несчастье попасться ему на глаза.

Проникшись серьезностью положения, все молча смотрели на приближавшегося Дика.

— А все мать виновата, — говорил возчик: — И надо же ей было позвать учительшу на рождество. Я как увидел ее голубое платье да резвые ножки, так сразу почувствовал, что это не к добру. Берегись, думаю, сынок, как бы тебе голову не вскружили.

— А в прошлое воскресенье они вроде бы едва поздоровались, — осторожно, как и подобало человеку постороннему, заметил Мейл.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее