Под флагом ''Катрионы''

Сперва Стивенсон посетил раненых в госпитале – одноэтажном каменном доме в европейской части острова. Входные двери госпиталя были на ключе, ключ хранился у начальника охраны – сержанта американской армии. Стивенсон подумал: «Ему надо давать?» – и сунул в руку сержанта доллар. Произошел фокус: моментально в другой руке появился ключ, которым и была отперта дверь. Раненые, они же и подследственные, лежали на полу, укрытые лохмотьями. Воздух в помещении был настолько тяжел и испорчен, что Стивенсон в первые минуты едва не потерял сознания. Еще один доллар распахнул окна, забранные решетками, а обещание «не забыть и всегда помнить» немедленно привело каких-то людей с мисками, в которых дымилась похлебка. Раненые подняли головы, привстали, увидели Стивенсона.

– Тузитала! – произнес один, протягивая к нему руки.

– Тузитала пришел! – громко сказал другой; голова у него была забинтована и отнята левая рука. Он вскочил с пола; за ним поднялись и другие, не обращая внимания на еду. Спустя минуту Стивенсон был окружен ранеными воинами Матаафы; они смотрели ему в глаза, и в этих больших, широко раскрытых восторгом и радостью глазах набухали слезы; они катились по щекам, и никто не утирал их, никто их не стыдился, и вот не выдержал и Стивенсон.

– Друзья! – всхлипнув, произнес он. – Мои храбрые друзья! – и замолчал. К нему протянулись руки; он пожимал каждую и что-то говорил, что – и сам не знал и вспомнить не мог; какие-то хорошие, нежные слова, продиктованные сердцем. Только спустя несколько минут он успокоился и сказал, что все они скоро будут на свободе, их выпустят из этой тюрьмы, лицемерно называемой госпиталем.

– Я буду говорить с большими начальниками, – заявил Стивенсон. – Я буду писать моему правительству и требовать справедливости и мщения. Да, – подумав немного, сказал он, – и мщения. До свидания, друзья! Сегодня вечером вам выдадут чистое белье и хорошую еду. Я приду еще раз и проверю.

При этом он взглянул на сержанта. Американец смотрел на него и улыбался. Стивенсону очень хотелось сказать ему что-нибудь обидное, грубое, оскорбить его только за одну эту улыбку, но он сдержался, понимая силу сержанта и тех, кто стоял за ним, и полнейшее свое бессилие в данную минуту. Но он не мог не пообещать своим друзьям того, что уже обещал, и теперь, выходя из госпиталя, размышлял о дальнейших шагах своих: куда идти, с кем говорить, что делать?

Он побывал у начальника тюрьмы, и тот разрешил принести Матаафе и его свите не более одной корзины продуктов питания. Стивенсон, не желая шутить, спросил, какой величины должна быть эта корзина. Начальник тюрьмы серьезно ответил:

– По силам одного человека, сэр.

Стивенсон пожалел, что не взял с собою Семели: этот гигант и силач мог принести на своей спине тяжесть не менее ста восьмидесяти килограммов весом. Получив письменное разрешение на свидание с Матаафой, Стивенсон направился к представителю редакции английской газеты, но принят не был – по той причине, что фамилия нежданного гостя внушила представителю неподдельный ужас: Стивенсон, тот самый Стивенсон, о котором уже пишут во Франции и Австралии, чей портрет раскупается всюду нарасхват, Стивенсон, относительно которого представитель еще не имел точных инструкций от своего начальства. Бог с ним, еще наживешь неприятностей, потеряешь место, скомпрометируешь себя в глазах цивилизованного общества! О этот Стивенсон! Написал несколько превосходных романов, а потом женился на взбалмошной американке, принесшей ему целый выводок детей от первого брака, и вдруг записался в бунтовщики! О нем уже пишут в еженедельниках; карикатура на него помещена в одной бойкой лондонской газете: восклицательный знак, на нем пробковый шлем, позади кокосовые пальмы. Подле восклицательного знака угодливо изогнулся знак вопросительный – коричневого цвета… Глупо, но смешно и полно смысла. Великолепна подпись: «Стивенсон на своем острове сокровищ». Бог с ним, с этим Стивенсоном! Романтики ненадежны. Гюго, например…

Остров Джалут отличался от Уполо тем, что он почти начисто утерял свои природные и туземные, как тогда выражались, черты, – много каменных домов, парков, церквей; широкие улицы и магазины и даже рекламы, о чем позаботились американцы, себе самим напоминая о том, что каждому с детства хорошо известно. Туземное население было оттеснено к берегу океана и представляло собою своеобразную «людскую» в огромной барской квартире. Стивенсон одиноко бродил по острову, не чувствуя усталости и голода, – он весь был как натянутая струна, как тетива лука, как… подобные сравнения приходили ему в голову по привычке, он всегда и всё сравнивал, всему искал точное определение и любил наблюдать за собою, не делая себе никаких послаблений и скидок.

«Приехал – и действуй, – говорил он себе, направляясь к тюрьме, где сидел Матаафа. – Не надейся на амнистию, выручай тех, кто любит тебя и кого любишь сам. У тебя есть деньги – страшнейшее оружие в руках умелого человека. Ты уже проделал первый опыт в госпитале – умей повторить его в тюрьме!»