Под флагом ''Катрионы''

– Однажды Вальтер Скотт сказал мне, что я очень хороша, красива, как цветок!.. И это правда, Лу. Была молода, – мне в то время исполнилось двадцать три года. К твоему дедушке приезжал художник из Глазго. Он рисовал меня красками – желтой, синей, зеленой. Ах, Лу, Лу!

Камми взяла кочергу, сунула ее в огонь, разворошила золотистый клубок. Длинный палец пламени коснулся полена в углу, и оно, потрещав немного, жалобно пискнуло и покрылось лопающимися пузырьками влаги.

– Вот здесь, Камми, совсем темно, – сказал Лу, указывая на поленья, не охваченные пламенем. – Капитан ничего не видит, надо ему посветить, Камми. Смотри, какая борода у этого монаха! Роб Рой не любил монахов, Камми! Пират, возьми монаха!

Пират вскочил, оскалил зубы, вопросительно посмотрел на Лу и снова улегся.

– Пошевеливай, пошевеливай, Камми! – горячим шепотом проговорил Лу, ближе придвигаясь к камину. – Монах рассыпал золото! Вон сколько денег у него! А еще говорят, что Роб Рой разбойник! У Роб Роя никогда не было червонцев, – правда, Камми?

Камми, покачала головой и сказала, что тот, у кого много денег, никогда не сделает ничего хорошего; деньги – это болезнь, вроде рака, которым страдает сейчас главный судья Эдинбурга; больно в одном месте, а причина боли – в другом. Доктор лечит вот здесь, а рак протянул клещи туда и сюда. Но быть бедным тоже плохо. Надо, чтобы у каждого лежал на завтра на столе большой кусок хлеба, а в котелке кипела похлебка из мяса. Художник, который рисовал портрет Камми, довольствовался хлебом и похлебкой. Камми на полотне вышла как живая. Портрет купил Вальтер Скотт. Художник израсходовал эти деньги на вино.

– А когда у него не стало денег на вино, – эпическим тоном продолжала Камми, – кусок хлеба и похлебку он мог получить в доме своих друзей, а друзей у него было две тысячи человек. Этот художник делал картинки для книг, которые сочинял Вальтер Скотт. Я видела у него портрет Роб Роя, он…

– Что ж ты раньше не говорила! – воскликнул Лу. В голосе его зазвучало что-то страдальческое; он произнес эту фразу с болью и тоской. – Где же теперь этот портрет, у кого?

– Ты не даешь мне договорить, – с материнским упреком проговорила Камми. – Этот портрет Вальтер Скотт подарил твоему дедушке, а дедушка…

– Кому?

Лу вскочил. Поднял голову Пират, настороженно поводя глазами и наставив уши. Камми простонала от досады:

– Экий ребенок, господи!.. Дедушка подарил его сэру Томасу, твоему отцу. Сэр Томас отдал его родным Вальтера Скотта.

– А ты не заметила, Камми, Роб Рой похож на меня? Или на папу? На дедушку?..

Пожав плечами, Камми искоса оглядела Лу.

– Знаю, что тебе надо, – сказала она. – Только меня об этом лучше не спрашивай. Ты мне расскажи, что случилось на маяке, – как это допустили, чтобы люди умерли от голода…

– Роб Рой умер в тысяча семьсот тридцать третьем году… – не слушая Камми, бормочет Лу. – Сто тридцать лет назад. Мой дедушка родился… нало узнать, когда родился дедушка. И был ли у него брат…

– Была сестра, – говорит Камми.

– Сестра – это не то, сестра – это не по мужскойлинии, – машет рукой Лу и смотрит на огонь в камине, и видит что-то такое, чего не увидит никто и никогда: горные реки своей родины, хижины бедняков, бородатых людей с пистолетами за поясом. Лу прислушивается: он слышит речь этих людей, их смех, прибаутки и песни. В соседней комнате – кабинете сэра Томаса – возле большого квадратного окна, выходящего в сад, в глубоком кресле сидит отец Лу. На маленькой скамеечке у его ног, положив руки на его колени, сидит мать Лу. Она просит мужа внимательнее отнестись к сыну, серьезнее заняться его воспитанием, отвлечь его от пагубы романтизма, от всех этих старинных баллад, сказаний, легенд. Лу уже тринадцать лет, а он не ходит в школу…

– Я занимаюсь с ним дома, – говорит сэр Томас и нервно поглаживает своей ладонью руку жены. – Я не доверяю педагогам, их сухому преподаванию, равнодушию к ребенку. Как можно любить детей, когда в классе у тебя двадцать парт и за каждой двое?..

– Л у всерьез убежден в том, что он потомок клана Мак-Грегора, – жалуется жена, тяжело вздыхая и с мольбой глядя в глаза мужу. – Мальчик превращается в мечтателя. Что будет с ним!..

– С ним будет то, что положено судьбой, – спокойно отвечает муж. – В детстве мне пророчили виселицу, моя дорогая. Что касается клана Мак-Грегора, то… почему бы и нет! – Сэр Томас нагибается и целует жену в лоб. – Вот если бы я утверждал, что мы потомки Шекспира!.. То есть, не мы, а я и мой сын. Мне нравится думать так, как я думаю.

– Но твой брат смеется над этим, – нестрого вспылила жена. – Он всегда на земле, а ты где-то под облаками и туда же увлекаешь и Лу. У него слабое сердце, больные легкие. Я боюсь – он станет богемой, будет сочинять романы!

– Он будет строить маяки или сделается адвокатом, – отозвался муж. – Приватно можно заниматься и литературой. Роб Рой сочинял песни, сам писал для них мелодии – выдумывал мотивы, понимаешь? Надо бояться за нас самих, не за сына. Пока мы живы…

– Мы не бессмертны, Томас!