Под флагом ''Катрионы''

– Я никогда не завидовал святым, – сказал Стивенсон и расхохотался.

Глава третья

На острове прокаженных

Спустя три недели Стивенсон уже гулял по улицам Гонолулу – столицы Гавайских островов, наблюдательно вглядываясь «в лица домов, людей, животных и растений», так он писал далекому другу своему Кольвину. По одну сторону города тянулся лес; в глубине его, среди кокосовых пальм, белели крохотные виллы, которые здесь назывались бунгало. В садах возле домов росли огромные кактусы и папоротники. Весело и даже назойливо позванивали быстро мчавшиеся краем улиц синие вагоны трамвая, с гортанным выкриком «дорогу» (на английском языке) бежали впряженные в повозку китайцы и туземцы в белых кофтах и коротких, до колен, штанах.

Диковинные цветы продают и в магазинах и на улицах, а полуголые мальчишки предлагают почистить ботинки, и Стивенсон удивляется: мальчишек со щетками в руках очень много, а людей в ботинках очень мало, – почти все прохожие в сандалиях, а то и просто босые. Американского типа рекламы останавливают человека на каждом шагу, предлагая коньяк, шелковые платья, граммофонные пластинки и всевозможные медицинские снадобья от всех болезней. Стивенсон заглянул в книжный магазин и на прилавке увидел свою «Черную стрелу» рядом с пособием по кулинарному искусству и учебником физики «для домашнего обучения». Стивенсон спросил, покупает ли кто-нибудь вот эту книгу, – он указал на свой роман; и ему ответили: «Да, покупают, и очень часто; книга эта имеет такой же успех, как романы Жюля Верна и Александра Дюма».

Очень хорошо! Но почему же до сих пор нет денежного перевода из Англии и чека от американских издателей? Я почему только одно письмо от Кольвина? И откуда эта тоска по дому, – разве здесь, в Гонолулу, плохо? Очень хорошо, но только очень хорошо, и даже каждый день хорошо, и рядом совсем плохо: тоска, печаль, воспоминания… Милейший капитан Отис повернул «Каско»

в обратную сторону и после традиционного салюта из ружей покинул порт. Счастливый человек этот капитан, счастливые люди все эти матросы на борту «Каско», – они плывут на свою родину, они ее увидят. «А я?..» – шепчет Стивенсон и, утомленный прогулкой, входит в свое временное жилище – маленький домик у подножия древнего вулкана. В саду бегают ящерицы, зеленые мохнатые пауки, скорпионы. Над красными, синими и белыми цветами летают исполинские бабочки, величиной с ласточку, и птицы чуть больше тех бабочек, что летают в пригородах Эдинбурга и Глазго. Здесь, в Гонолулу, всё необычно, странно и удивительно: молнии как сабли, и они достают до земли, а слуги – туаемцы и китайцы – смотрят вам в глаза и ежатся, когда вы улыбаетесь, отдавая мелкие приказания: всегда с улыбкой на лице бьет их хозяин за малейшее ослушание, а как не перепутать, не сделать ошибки, если побоев больше, чем приказаний! Стивенсон никогда никого не бил, и слуги его не понимали этого, боялись и дрожали, ожидая побоев усиленных, думая, что хозяин копит их, подсчитывает, намереваясь рассчитаться сразу за все провинности…

Здесь все очень странно. В девять вечера светло, а спустя пять минут становится темно и всё небо напоминает иллюминацию: так много звёзд, и они такие большие. Бешено низвергается ливень и прыгают молнии, и вдруг всё прекращается, лужи мгновенно просыхают, птицы поют на все голоса и во всех домах играют на скрипках и флейтах. В Гонолулу есть представители Англии, Америки, Германии и имеется трон, на котором восседает гавайский король Калакауа – пьяница, картежник, хитрый человек. Стивенсон уже имел честь познакомиться с ним – сперва на приеме во дворце, а потом был у него в гостях, играл с ним в шахматы и трик-трак, беседовал о политике, читал свои стихи.

– Я тебя люблю, – ты мой брат, – сказал король Стивенсону. – И жену твою люблю, – она моя сестра.

– Я счастлив, ваше величество, – ответил на это Стивенсон. – Примите мои…

– К черту церемонии! – сказал король. – Пойдем покатаемся на лошадках, а потом ты поиграешь на флейте.

Однажды в часы приема Калакауа, сильно утомясь, попросил Стивенсона посидеть с полчаса на троне.

– К тебе придут и что-нибудь попросят, – инструктировал король Стивенсона, – ты говори «да», а потом закрой глаза и сложи на животе руки, – никто тебя не потревожит, мой брат! Гораздо хуже, когда я дома и предоставлен самому себе: совершенно нечего делать!

Стивенсон минут десять посидел на троне, а Фенни его фотографировала. Пришел король и пожелал сняться вместо со Стивенсоном.

– Я умный, – говорил он ему, – мне всё равно, на чем сидеть, лишь бы подольше жить и быть королем. В этом тоже есть немало хорошего, мой брат! Живи в Гонолулу подольше, мы что-нибудь придумаем!

Всё странно, непонятно, дико. Хорошо, что еще не закончен «Владетель Баллантрэ», – такое счастье сидеть за столом и работать! Как жаль, что нет капитана Отиса, двух матрасов-шотландцев. «С кем я буду петь родные песни?» – шептал Стивенсон.

И вот пришли долгожданные деньги – много денег и из Англии и от двух издателей из Нью-Йорка.