Под грязью - пустота

   Сейчас этот парень должен подняться. Он больше не будет лежать на земле. У него получилось это один раз. Теперь он будет либо уходить, либо атаковать. И от дома он теперь не отпустит. Они так и не открыли калитку.

   Если даже ему удастся перебежать двор, то его достанет пуля на заборе, или возле калитки.

   Или он сейчас обходит дом, чтобы выйти Кириллу в тыл? Не паниковать. Не паниковать.

   Сзади, на крыльце открылась дверь.

   Кирилл оглянулся. Выдохнул. Это Петрович. Теперь они смогут взять противника в клещи.

   Лесник медленно, очень медленно спустился по ступеням.

   – Петрович!

   – Что?

   – Он пришил…

   – Ну и что?

   – Давай так, ты обойдешь его сзади, а я…

   – А чего ты шепчешь?

   – Так ведь…

   – Все шепчите! Ты зачем Кунака убил? – Петрович вплотную подошел к Кириллу.

   – Кого?

   – Собаку мою. Зачем?

   – Так ведь он… – Кирилл попытался отступить, но лопатки уперлись в стену.

   – Он… А моего сына тоже убили. Его за что?

   – Петрович! – Кирилл сказал это уже в полный голос, – Ты что? Он вон там, за углом.

   – За углом… – Петрович отвернулся от Кирилла, – за углом.

   – Аккуратно только, – напомнил Кирилл.

   – Что? – Петрович остановился.

   – Он может…

   – Что он может? Сына моего убить? Собаку мою убить? Меня убить? – спросил Петрович не оборачиваясь.

   – Хрен с тобой, делай что хочешь! – сказал Кирилл.

   В конце концов, чего он беспокоится? Нарвется лесник на пулю – его дело. Может, оно и к лучшему будет. Нужно просто идти за ним осторожно. И сразу же после его выстрела – атаковать. Просто разрядить обойму. Пусть Краб сам берет его живым. Хватит.

   Неужели правду сказал лабух? Неужели всех, кто был в подвале, убьет этот парень?

   – Что ты сказал? – спросил лесник.

   – Делай что хочешь!

   – Спасибо, – ружье в его руках выстрелило.

   Черт! Все разом распалось на кадрики, медленно сменяющие друг друга. Сноп огня из дула, толчок в живот, медленный, но неумолимый, тело Кирилла словно взлетает, он с изумлением видит, как удаляется от него лицо лесника. Падение.

   Но он не чувствует боли. Просто понимает, что в живот ему ударил заряд из охотничьего ружья, что заряд этот отбросил его тело на ступеньки крыльца, что тело ударилось о ступеньки и замерло… Но боли нет. Нет.

   – Зачем ты убил Кунака? – спросил Петрович и погрозил пальцем, – Не нужно было.

   Аккуратно перезарядил ружье.

   – И сына моего не нужно было убивать. Слышь? – Лесник повысил голос, – Не нужно было!

   Все вокруг исчезло для него. Были только кровавые лохмотья вместо лица сына, и был мертвый пес. И были те, кто это сделали. Делай что хочешь, подумал Петрович.

   Он прячется за углом. Ну и хрен с ним. А сын лежит в доме. А Кунак лежит во дворе. А Кирилл лежит на крыльце. А ты… Ты будешь лежать…

   Петрович дошел до угла, оглянулся на лежащего Кирилла. Делай что хочешь.

   Теперь за угол. Петрович шагнул, поднимая ружье к плечу. Где ты там? Зачем ты убил…

   Первая пуля ударила в ногу. Петрович потерял равновесие и стал падать. Вторая пуля пробила кисть руки, расщепила ложе ружья. Ружье отлетело в сторону.

   Петрович упал на бок, лицом к лежащему человеку. Еще две пули попали в грудь. И остановили сердце. Петрович вдохнул, а выдохнуть не смог.

   Наблюдатель

   Гаврилин попытался вспомнить сколько раз выстрелил из пистолета. Три или четыре? Сколько же осталось в «макарове»? Пять или четыре? И сколько там еще осталось человек?

   Это не может продолжаться бесконечно.

   Гаврилин попытался сесть. Не получилось. Еще раз. Еще…

   Есть. Теперь что? Что? Ждать, что они снова будут выходить из-за угла и попадать под его выстрелы? Пять или четыре? Сколько раз он еще может выстрелить, чтобы оставить и для себя один патрон?

   Взять оружие у мертвых? Гаврилин смерил взглядом расстояние – метра полтора. Далеко. И он не сможет наклониться за оружием. И не сможет подняться после этого. Он сможет только сидеть и ждать… Чего? Смерти?

   Ни хрена. Им будет просто нужно подождать, пока он не потеряет сознания. А потом отвезти его в подвал, к Крабу.

   Нет. Нет. Сколько же их было во дворе? Сколько? И сколько времени прошло с того момента, когда он отпустил сержанта? Год, два?

   Хорунжий? Он, наверное, не успеет. Гаврилин поскреб скрюченными пальцами по стене, пытаясь нашарить точку опоры.

   Какого черта! Нужно просто встать. Встать и выйти из-за угла. И получить пулю. И тогда не придется прижимать ледяной металл пистолета к своему виску. И не нужно будет совершать грех самоубийства.

   Если уж не удалось избежать греха убийства. Или это все-таки не грех? Или все-таки имеет человек право лишить жизни ближнего своего? Нужно тогда просто найти для этого оправдание. И тогда получается, что можно совершать любой грех. И грех самоубийства.

   Гаврилин снова пошарил по стене. Встать. Лучше умереть стоя… Смешно. Всего пару часов назад он думал, как выжить, а теперь прикидывает как умереть. Смешно и глупо.

   Встать. Гаврилин повернулся к стене лицом, стал на колени. Хорошо. Еще немного насилия над собой, еще немного боли… она вернулась очень кстати, эта надоедливая боль.