– Позволь… Но какое же тут пьянство, если я одну бутылку вина-ординера?
– Сиди… От жажды у меня яблоки с собой есть.
И муж повиновался. Он вышел в коридор и стал смотреть в окошко. Прошли дама с мужчиной. Мужчина был в усах, в светлом пальто и фетровой серой шляпе. Пальто сидело на нем как на вешалке и было далеко не первой свежести. Они говорили по-русски.
«Наверное, военный, – подумал про мужчину Николай Иванович. – Не умеют военные за границей статское платье носить».
Догадка его подтвердилась. Мужчина говорил даме:
– Представь себе, мне все кажется, что я где-нибудь свою шашку забыл. Хвачусь за бедро, нет шашки, и даже сердце екает. Удивительная сила привычки.
Николай Иванович обернулся к жене и сказал:
– С нами в поезде русские едут: мужчина и дама.
– Что ж тут удивительного? Я думаю, даже и не один русский мужчина с дамой, а, наверное, целый десяток, – отвечала Глафира Семеновна. – Теперь в Биаррице начало русского сезона. Ведь потому-то я тебя туда и везу. Туда русские всегда наезжают на сентябрь месяц и живут до половины октября. Я читала об этом.
Через минуту и в конце коридора послышалась русская речь. Кто-то плевался и произнес:
– Черт знает, какие здесь во Франции папиросы делают! Словно они не табаком, а мочалой набиты. Мочалой набиты, да еще керосином политы. Право. Не то керосином, не то кошкой пахнут.
– Глаша! И в нашем вагоне русские сидят, – снова заглянул в купе к жене Николай Иванович.
– Ну вот видишь. Я же говорила тебе… Мадам Кургузова говорила мне в Петербурге, что теперь Биарриц переполнен русскими.
– Но все-таки в поезде не много пассажиров. Разве на пути садиться будут, – заметил супруг, сел на свое место, достал из саквояжа путеводитель Ашетта и развернул карту Южной Франции.
– Конечно же по пути будут садиться, – продолжал он, смотря в карту. – По пути будет много больших городов. Вот Орлеан… Это где Орлеанская-то дева была. Помнишь Орлеанскую деву? Мы пьесу такую видели.
– Еще бы не помнить. Еще в первом акте ты чуть не заснул в театре, – отвечала Глафира Семеновна.
– Уж и заснул! Скажешь тоже… – пробормотал Николай Иванович.
– Однако храпеть начал. С ног срезал… Действительно, эта Орлеанская дева что-то уж очень много ныла. Монологи длинные-предлинные… Но спать – это уж чересчур!
– Да не спал я… Брось… Бордо будет по дороге… – рассказывал Николай Иванович. – Это откуда к нам бордосское вино идет. Бордо… Бордо – большой город во Франции. Я читал про него. Торговый город. Вином торгуют. Вот бы нам где остановиться и посмотреть.
– И думать не смей! С какой стати? Поехали в Биарриц, так прямо в Биарриц и приедем.
– Всемирный винный город. При громадной реке город… У нас билеты проездные действительны на пять дней. Остановились бы, так, по крайности, настоящего бордо попробовали.
– А я вот винных-то этих городов и боюсь, когда с тобой путешествую. Бордо… Пожалуйста, ты эту Борду выкинь из головы.
– Да ведь я ежели говорю, то говорю для самообразования. Путешествие – это самообразование… – доказывал Николай Иванович.
Часы по парижскому времени показывали девять часов тридцать пять минут. Кондуктор провозгласил приглашение садиться в вагоны и стал захлопывать дверцы вагонов, запирая их на задвижки. Раздался свисток оберкондуктора. Ему откликнулся паровоз, и поезд тронулся.
Глафира Семеновна перекрестилась.
– Давнишняя моя мечта исполняется. Я еду в Биарриц на морские купания.
3
Поезд-экспресс, постепенно ускоряя ход, вышел из пределов Парижа и несся вовсю, мелькая мимо полустанков, около которых ютились красивые дачные домики парижан, огороженные каменными заборами. С высоты поезда за заборами виднелись садики с фруктовыми деревьями и другими насаждениями, огородики с овощами. Попадались фермы с скученными хозяйственными постройками, пасущиеся на миниатюрных лужках коровы и козы, привязанные на веревках за рога к деревьям, фермерские работники, работающие в синих блузах и колпаках. Некоторые из рабочих, заслыша несшийся на всех парах поезд, переставали работать, втыкали заступы в землю и, уперев руки в бока, тупо смотрели на мелькающие мимо них вагоны. Из придорожных канав вылетали утки, испуганные шумом. Погода стояла прекрасная, солнечная, а потому чуть ли не в каждом домишке сушили белье. Белье сушилось на протянутых веревках, на оголенных от листьев фруктовых деревьях, на балконах и иногда даже на черепичных крышах. Николай Иванович смотрел в окно и воскликнул:
– Да что, они по команде все стирали, что ли! В каждом домишке стирка.
Вскоре, однако, однообразные, хоть и ласкающие взоры, виды приелись. Николай Иванович перестал смотреть в окно и, вооружившись пенсне, снова стал рассматривать карту Франции, приложенную к путеводителю. Смотрел он в карту долго. Тряска вагона мешала ему читать мелкие надписи городов. Но вдруг лицо его прояснилось, и он произнес:
– Мимо каких знаменитых городов-то мы поедем!
– Мимо каких? – задала вопрос Глафира Семеновна, от нечего делать кушавшая шоколадные лепешки из коробки.
– Да мимо Бордо, мимо Ньюи, Медока… Все они тут. Наверное, и Шато-Марго тут, и Сан-Жюльен…