Под кровом Всевышнего

Хоть и видели мы, родители, что преподавание в гребневской школе не на высоте, но других школ не было, а посещение детьми школы считалось обязательным. Священнику, желающему задержать еще на год поступление своего ребенка в школу, пригрозили судебной ответственностью. Поэтому мы вовремя устраивали учиться всех своих детей. Пришла пора и для Федюши. Он не рвался в школу, как предыдущие дети, наверное, видел наше разочарование в учении старших детей. Последние годы дошкольной жизни Феди протекали в тишине дома, так как все семеро старших уже четыре года как пошли учиться. Трое двоюродных братьев по вечерам сидели за уроками под строгим взором своего отца и под несмолкаемый шум радио. Деверь мой Василий считал своим долгом первые четыре года обучения в школе своих детей внимательно следить за выполнением ими домашних заданий. Он заставлял ребят писать все сначала начерно, а потом переписывать начисто. Поэтому племянники наши сидели все вечера на своей кухне, не разгибаясь. Мы не разрешали своим детям без нужды ходить в семью Никологорских.

Свекровь моя умерла, когда Феде исполнился год, поэтому дверь в проходную комнату старого дома обычно была заперта. Этого требовало теперь и то обстоятельство, что к Никологорским зачастую приходили родные из Слободы, среди которых был брат Варвары, вернувшийся из заключения. Мне приходилось проходить через комнату, где сидел этот парень, когда я шла к родным за молоком или несла ведро с очистками для их коровы. Я была в ужасе от жаргона зека, от тех историй преступного мира, которые парень с усмешкой рассказывал нашим племянникам. А Митя, Витя и Петя сидели, раскрыв рот, слушали с восторгом похождения своего дяди со стороны матери. Отец Владимир со дня смерти матери в свой родной дом не ходил, а за делом посылал меня. Мне всегда казалось, что батюшка мой избегал встреч с родными, которые хотя считались верующими, но нам завидовали, в огород нас не пускали. Батюшка мой боялся встретить брата в нетрезвом виде, когда затаенная злоба брата могла излиться наружу и оскорбить священный сан моего супруга.

Федюшка в пять лет не понимал наших отношений с родными. Они ласкали малыша, встречая его на улице, заманивали к себе, Федю усаживали за стол, поили чаем из самовара, задавали ему вопросы. Малыш чистосердечно, наивно отвечал, вызывая улыбки взрослых. Старшие дети докладывали нам, что Федя опять у соседей. Мы не раз запрещали ему ходить к Никологорским, но он не слушался. Однажды отец Владимир раза три посылал старших детей за Федей, но малыш домой не спешил. Когда он вернулся, отец здорово отшлепал его со словами: «Почему сразу не слушаешься? Чтобы больше ноги твоей в старом доме не было!». Феденька плакал, как никогда. Я его целовала, утешала, посылала просить у отца прощения. Я старалась объяснить Феде, почему нельзя ходить в чужую квартиру, но Федя не мог понять: «А почему же они к нам ходят телевизор смотреть, а нам к ним нельзя?». Конечно, Федя с отцом в тот же час примирился и больше никогда не выходил из послушания.

С папочкой своим он очень дружил, использовал отца как учителя литургики. Бывало, приедет отец усталый, ляжет на диван, а Федя говорит: «Ты, папочка, отдыхай, только мне подсказывай, когда я ошибаюсь или не знаю, что говорить». И Федюша благоговейно облачался в свои священные одежды, доставшиеся ему от старших братьев. Федя произносил ектеньи, делал возгласы, часто спрашивал у отца: «А дальше что?». — «Дальше идет пение». И отец тихо пел молитвы, Федя слушал и старался все запоминать. В пять лет он уже пел Литургию верных.

Один старенький, заслуженный священник рассказал мне следующее: «Я шел к жертвеннику во время пения Херувимской. Федя смотрел на меня в упор, стуча пальцем по своей курчавой головке: «Митру снять забыли», — шептал мне мальчик. До чего же он наблюдательный, нас поправляет!».

Дома Федя «служил» с большим благоговением, будучи уверен, что его, кроме мамы, никто не слышит. Иногда Федя пел очень громко, подражая отцу Василию Холявко. Тут зашел к нам отец Алексей, поразился пению ребенка. В другой раз отец Алексей зашел к нам по делу, говорил со мной о проводке электричества, так как это была раньше его специальность. Увидев Федюшку, отец Алексей сказал с улыбкой: «Пойди, Федя, послужи». Малыш посмотрел на священника внимательно. Видя его несерьезное отношение, Федя ответил: «Не моя неделя…».