Под крышами Парижа (сборник)

Если б она хоть имена выбрала получше! Звали бы этих пташек Сид и Эрнест, к примеру, я б ей поверил. Но эти ребята – парочка крутых лягушатников… может, апаши…. и вся блистательная картинка, очевидно, плод ее умозрительных приключений.

– Как со мною обошлись! – восклицает Энн, умудряясь при этом содрогнуться. – Какую грязь я вынуждена была претерпеть! Об этом невозможно говорить….. Я даже не хочу этого помнить! Привязали к кровати! Беззащитную, на милости у этих немилосердных мужчин! Что бы сказал Сэм, заподозри он что-нибудь!

Если Энн не будет осторожнее – договорится до чего-нибудь. В Америке, когда женщина принимается грезить наяву подобным манером, она идет к психоаналитику, и ей прощупывают рассудок. В Париже она в итоге, вероятнее всего, окажется в гостиничном номере с двумя громилами и сутенером с кинокамерой…….

Книга 3

Cherchez le Toit[181]

Сэму нынче есть что сказать о французах. Фальшивка это, говорит Сэм, все, что вы услышите о праздной шикарной жизни французов. Праздность он готов признать… что же до шика, он готов произносить об этом речи.

– Полтора часа на обед, – фыркает он мне… – Раньше я думал, что они, должно быть, замечательно беззаботный народ, раз так живут… пока не выяснил, как именно проводят они эти полтора часа. Злословят за чужими спинами, каждый пенни считают… вы правда хотите знать, почему на обед у них уходит полтора часа? Потому что они полагают, будто в кафе им будет безопасней: там нет соблазна тратить больше, чем они себе позволяют. Останься они в конторе, кто-нибудь зашел бы и продал им новую ленту для пишущей машинки. Вот в чем весь смысл… они содрогаются при мысли о том, что нужно вести дела, потому что ведение дел чего-то стоит. Вот смотрите, я вам кое-что покажу… – Он нашаривает в кармане клочок бумаги и бросает на стол. – Эту квитанцию сегодня утром мне дали в одном якобы почтенном заведении. Видите, что это…. Оборотная сторона конверта. Вот вам и все дела по-французски.

И так дальше. Сэм способен отыскать тысячу поводов не любить французов, но истинная беда в том, что, поселившись в Париже, он обнаружил, что жизнь его пошла как-то наперекосяк. Я на это не слишком обращаю внимание, коль скоро он не грозится вернуться домой в Америку. Пусть болтает что угодно… только бы тут оставались его жена и дочь, которых можно ебать, а сам он выставлял мне выпивку, иначе же пусть хоть всю голову себе отболтает.

Не то чтоб Сэм мне не нравился…. с учетом всех лет, что я провел еще в Нью-Йорке, целуя жопы таким, как он, мы с ним ладим превосходно. Он рассказывает мне обо всех своих приключениях с Александрой и Таней; я не рассказываю ему ничего о своих с Клубочком и Энн. Так у нас все получается великолепно.

С Энн происходит что-то новенькое… или же так мне излагает Билли. Энн по-прежнему меня избегает, поэтому Билли мне приходится верить на слово. Но у меня нет причин подозревать, что Билли мне станет что-то вешать…..

История Билли такова: Энн старается ее склеить… а уж Билли, полагаю, в таких вещах понимает. Как-то днем она заходит сразу после того, как виделась с Энн и доставляла ей еще одну пачку тех причудливых акварелей, что Энн теперь собирает, и выкладывает мне всю правду, обалдеть не встать. Билли это развлекает, но, сдается, она к тому ж и сама заинтересована. В конечном счете Энн – симпатичная женщина, и, хотя Билли обычно ведется на сладеньких юных фиф, вроде Джин и Клубочка, могу вообразить, что время от времени ей нравится и что-то иное.

По словам Билли, Энн пыталась для разнообразия сказать комплимент ее штанам, сообщила ей, как одиноко в Париже без подруг, и практически попросила Билли поучить ее, что такое «Колодец одиночества»[182]

. Билли поначалу решила, что это простое любопытство, но теперь приходит к выводу, что на самом деле Энн хочет лечь с нею в постель. Ей интересно узнать, что я насчет этого думаю… не то чтоб в итоге мое мнение составило какую-то разницу.

Ну а чего б нет? Энн, вероятно, прикидывает, что настолько полностью вылетела в Париже из колеи, что просто смысла не будет упускать возможность найти ответы на все вопросы, которыми она задавалась. Париж для Энн – такое, чего никогда не бывало прежде и, возможно, больше не случится, едва она взойдет на борт парохода в Нью-Йорк. Если она хочет узнать, каково спать с женщиной, делать это нужно теперь или никогда.

Билли кивает, довольная, потому что это она и хочет слышать. Какова Энн в постели, желает знать она. Жарко ли с нею ебстись? Так же хороша она, как, например, Джин? Она хочет, чтобы я рассказал ей про Энн все, – так бы этого хотел мужчина. А что с тем парнем, который счета оплачивает… что у нее за муж? Она закидывает одну ногу на подлокотник кресла – поебать, что мне теперь видно все, чем она там располагает, – и забрасывает меня вопросами.

– Ради Господа Бога нашего Иисуса, ты б ногу не опустила? – наконец вынужден перебить ее я. – Я почти неделю никого не заваливал.