Под крышами Парижа

Конечно, вечно так продолжаться не может. Александра слишком разгорячилась и согласна потерпеть не более нескольких минут. Она хочет, чтобы ее отымели, а палец в пизде — слабый заменитель того, что должно там быть. Берется за моего друга, теребит его, дергает за усики, вымаливает обещания, подкупает поцелуями… В общем, вскоре он поднимает голову. И тут Александра приходит в неистовое возбуждение, прыгает по кровати и в конце концов приводит ее в такой вид, словно всю последнюю неделю здесь стоял лагерем отряд бойскаутов. Она проползает между моих ног и рук, надо мной и подо мной, вертится, оставляя за собой пятна сока и запах пизды. Разумеется, я не выдерживаю, хватаю ее за что попало, переворачиваю на спину и запрыгиваю сверху.

Просто развести ножки и ждать Александра не согласна, зацепляет края щели пальцами и растягивает ее так, что мне становится страшно — дыра чуть не до живота. Потом устремляется в направлении на юг, как будто хочет нанизать себя на крюк. Промахнуться невозможно… с такой-то пиздищей. Мой штырь проходит через ее заросли, проскальзывает между сочных, набухших губ и продолжает движение, пока не оказывается полностью погруженным в нечто, более всего напоминающее горячее масло. Александра обхватывает меня руками и ногами, и мой член попадает в ловушку.

Насколько я могу судить, на сборище у Шарентона ее не трахали. По крайней мере ведет она себя так, как будто несколько последних недель пребывала в одиночестве. Наверное, гоблины — вопреки ее заявлениям — все же не способны дать то, что надо… похоже, духи недостаточно глубоко проникаются нуждами и потребностями плоти. Александра вертится, как девчонка с хула-хупом на талии, которой сыпанули под юбку пригоршню клещей… тискает груди, тычет их мне в лицо, просит пососать… Пыхтит при этом не хуже перегревшегося парового котла, у которого вот-вот вылетит предохранительный клапан. Щиплю ее за задницу, раздвигаю бедра коленом, а когда провожу пальцем по пушку над задним входом, она вскидывается так, что мы оба едва не сваливаемся с кровати.

Боже, ну и заросли же у нее! Просто чаща, куда без фонаря и соваться-то опасно. Если у Александры заведутся когда-нибудь лобковые вши, она станет их пожизненным приютом. Тот, кто попал туда, найдет обратную дорогу разве что с помощью мачете, если прорубит себе тропинку. В конце концов я все же добираюсь до места и некоторое время еще шарю на ощупь, чтобы определиться, туда ли попал. Потом просовываю два пальца… Александра издает такой вопль, словно ее скальпируют, но я отвечаю только тем, что отправляю на помощь двум первым еще и третий палец. Судя по тому, как им там просторно, ничего страшного не случилось бы, даже если бы компания удвоилась.

Мой шланг не выдерживает напора и разряжается прямо в матку. Александра еще крепче сжимает ноги и тоже кончает. Мы лежим, вжавшись друг в друга, и каждый раз, когда она начинает ворочаться, я шевелю пальцами в ее заднице. Такое чувство, что мы оба кончаем уже целый час.

Одного раза Александре сегодня явно мало. Она дает мне паузу, достаточно долгую, чтобы хлебнуть бренди, и все начинается заново… трется пиздой о мои ноги, прижимается и, главное, наполняет комнату горячим, душным, сладковатым запахом, который ползет из всех ее пор. Когда она трется о мой живот своей щеткой, ощущение такое, словно по коже возят кистью, только что побывавшей в ведерке с краской. Потом щетинки постепенно высыхают и делаются жесткими и колючими, как накрахмаленные.

Требует дать ответ, кто лучше трахается, она или Таня, маленькая пиздюшка, как называет ее Александра. Что такого особенного я в ней нашел? Ну ладно, был бы мальчишка… она бы поняла, как понимает Питера… в конце концов если уж Тане так хочется, пусть трахается с парнями своего возраста, но иметь дело с солидными мужчинами… какая мерзость… это одинаково плохо и для них, и для Тани. Что, скажите на милость, она будет делать, когда вырастет? Чем тогда будет удовлетворять свои аппетиты? И… но ладно, возвращаясь к началу, разве взрослая женщина, такая как она, не лучше удовлетворит потребности мужчины, чем какая-то тощая мокрощелка, которую и подержать-то не за что, соска, у которой…

Как, черт возьми, может мужчина ответить на такой вопрос? Таня — совершенно особый случай, к ней нельзя подходить с общепринятыми мерками, потому что нигде больше ничего подобного не найти. Спрашиваю, почему сама Александра так привязана к девчонке. А, ну это совсем другое дело! Здесь имеет место мотив инцеста. Будь Таня чужой, не ее дочерью, ничего бы и не было… совершенно ничего. Она могла бы спокойно разгуливать перед Александрой день и ночь в любом виде… Чушь собачья, да и только! Конечно, родственная связь служит удобным оправданием и, наверное, придает отношениям дополнительную остроту, но я нисколько не сомневаюсь, что Таня залезла бы к Александре в постель в любое удобное для себя время.