Под лапой. Исповедь кошатника

3. Пугать кота, снова и снова отматывая передачу о дикой природе на тот момент, где кошки побольше и покрепче издают грозный рык.

4. Пытаться справиться с кошачьей манией величия посредством болезненных напоминаний о сумасбродном детстве обвиняемого («Что ж, Медведь, можешь и дальше писать на шторы и обходить стороной этот дорогущий кошачий домик… чего еще ожидать от того, кто вырос в городке Кроли и в чьей семье практиковали инцест»).

5. Угрожать записать на видео и выложить на «Ютьюб», как кот, громко чавкая, вылизывает свой зад.

6. Вернувшись домой после долгого отсутствия, сделать вид, что никто из прибежавших попахивающих мурлык вас не интересует, и помахать рукой более симпатичному и умному воображаемому коту, сидящему в другом углу кухни.

Черные кошки и англичане

Я всегда подвергал сомнению тезис, что все люди делятся на кошатников и собачников. Во-первых, подобным утверждением вы отметаете существование огромного количества других видов в живой природе. Да, именно кошки и собаки сумели лестью пробраться в наши дома и стать традиционными питомцами, но это вовсе не означает, что они монополизировали рынок друзей человека. Не стану отрицать: путешествуя по свету, я повидал немало людей, удивительно похожих и внешне, и по поведению на своих питомцев, от афганской борзой до перекормленного бурманского котенка, однако мне встречались и любители мышей и попугаев. Можно назвать все это вздором и убедить себя, что на самом деле хозяйка мыши смахивает на дворняжку с невероятно острыми зубами, а любитель попугаев – на котика с маленькими глазками-бусинками, но не будет ли это самообманом?

Во-вторых, необходимо разъяснить, что именно вы имеете в виду под такого рода обобщениями. Кошка или собака – ваш лучший друг или они вам просто «очень нравятся»? Разница есть.

Вот я, например. Думаю, вы уже поняли, что кошка – мое любимое животное, но многие говорят, что по характеру я больше похож на собачника, и эта информация исходит из надежных источников, то есть от людей, которые многие годы прожили со своими бордер-колли, чихуахуа, спаниелями и терьерами и которые хорошо знают мой нрав: я неуклюж, иногда чересчур доверчив, люблю угождать другим и частенько выпрашиваю вкусняшки. Тогда понятно, почему кошки запросто манипулируют мной, как безмозглой куклой-марионеткой. Однако наверняка во мне есть и качества, свойственные кошачьим. Например, я больше люблю индивидуальные виды спорта, нежели командные, а родные утверждают, что если уж мне чего-то захотелось, то действительно захотелось. Еще я с удовольствием провожу время в компании себя любимого.

Также с кошками меня роднит склонность к своеволию. Я не считаю себя тяжелым или упертым человеком, но, если вспомнить об основных переменах в моей жизни, большинство из них отличаются противоречивостью. В средней школе я с трудом завоевал расположение крутых ребят на бесплодных землях северного Ноттингема, после чего вдруг решительно переметнулся на сторону зубрил. Воспитанный в семье, принадлежащей к верхушке рабочего класса (или к низшему среднему) и поддерживающей левое правительство, в окружении книг, пластинок и картин, я хладнокровно променял все это на гольф. Забросил гольф ради панк-рок-группы (вот уж загадка, ведь я в основном люблю музыку тех жанров, которые вытеснил панк). Бросил уединенную деревенскую жизнь ради Лондона. Переехал из Лондона обратно в деревню. Если кошкам и нравится проводить время в компании, то только с теми, с кем можно поделиться опытом непонятного поведения.

Ни одному здравомыслящему человеку я не рекомендовал бы подобный образ жизни, но прожитые мной в таком духе двадцать пять лет прошли неплохо. К тому же когда в конце 2002 года «зов противоречия» вновь дал о себе знать и я решил не обращать на него внимания и пойти разумной дорогой, ничего хорошего из этого не вышло. За последующие полгода я понял, почему кошкам, не желающим признавать благоразумность таких понятий, как «золотая середина» и «компромисс», живется легче.

Или же они просто показывают нам пример: когда вы осматриваете дом, который хотите купить, а соседи уже в 11 утра на всю врубают техно, но хозяин заявляет, что прежде ничего не слышал, да и вообще «стены тут толстые», надо сразу же уносить ноги.

Еще до смерти Брюера мы с Ди подумывали о том, чтобы продать наш домик в Брантоне. Теперь чаша весов серьезно покачнулась: с каждым огромным (а в нашем воображении – гигантским) внедорожником, проносящимся мимо нашего дома, мысль о том, что, оставаясь здесь, мы подвергаем Ральфа, Джанета, Медведя и Шипли опасности, пугала все больше. Ну и наше глухое недовольство, что мы отрезаны от общества, тоже сделало свое дело. Решение, считай, было принято.