Под маской

На следующее утро миссис Шварц явилась в контору мистера Вейкера, чтобы заявить о пропаже двухсот долларов в американских банкнотах. Деньги она, вернувшись в номер, положила на шифоньер; когда проснулась, их там уже не было. Дверь номера была заперта на задвижку, но утром задвижка оказалась сдвинута, хотя никто из детей еще не вставал. К счастью, все драгоценности она положила к себе под подушку, упрятав в замшевый футляр.

Мистер Вейкер решил, что ситуация требует крайне осторожного подхода. В отеле было немало гостей в стесненных обстоятельствах и склонных к самым отчаянным действиям, но торопиться с выводами не стоило. В Америке у человека либо есть деньги, либо у него их нет; в Европе же наследник огромного состояния может не иметь средств, чтобы лишний раз зайти к парикмахеру, пока не скончается какой-нибудь четвероюродный кузен, что чревато несомненными рисками, и легкомысленных подозрений лучше избегать. Открыв всегда имевшийся под рукой «Готский альманах»[31], мистер Вейкер узнал, что Станислав Карл Иосиф Боровки крепко укоренился на ветвях одного из древ, корнями ушедшего в те времена, когда еще не существовала даже корона Св. Стефана. Этим утром в изящном костюме для верховой езды, напоминавшем униформу гусара, он отбыл на конную прогулку в компании совершенно безупречной мисс Ховард. С другой стороны, не было никаких сомнений в том, кого именно ограбили, и негодование мистера Вейкера понемногу сосредоточилось на Фифи и ее семействе, которые вполне могли бы избавить его от хлопот, если бы какое-то время назад решили покинуть это место. Имело право на существование даже предположение, что деньги стянул беспутный сынок Джон!

Как бы там ни было, но Шварцы собрались домой. Три года они прожили в отелях: в Париже, Флоренции, Сен-Рафаэле, Комо, Виши, Ла-Боль, Люцерне, Баден-Бадене и Биаррице. Везде были школы — всегда новые школы, — и дети отлично научились говорить по-французски и впитали жалкие фрагменты итальянского. Фифи из четырнадцатилетнего нескладного подростка превратилась в красавицу; Джон превратился в нечто довольно зловещее и потерянное. Оба ребенка хорошо играли в бридж, а Фифи где-то научилась танцевать чечетку. Миссис Шварц думала, что все это не слишком удовлетворительно, хотя и не понимала почему. Так что через два дня после дня рождения Фифи она объявила, что они пакуют вещи, потом едут в Париж за одеждой из новых осенних коллекций, а затем отправляются домой.

В тот же день Фифи зашла в бар забрать фонограф, который остался там с праздничного вечера. Она присела на высокий табурет и заговорила с барменом, потягивая имбирный эль.

— Мама хочет отвезти меня обратно в Америку, но я не поеду.

— А что будете делать?

— Ну, у меня есть немного личных денег, и я могу выйти замуж. — Она задумчиво выпила имбирного эля.

— Слышал, у вас там деньги украли? — сказал бармен. — Как же так вышло?

— Граф Боровки считает, что кто-то забрался к нам в номер еще днем и спрятался между дверями, ведущими от нас в соседний номер. А потом, когда мы уснули, забрал деньги и ушел.

— Вот как!

Фифи вздохнула.

— Что ж… Наверное, больше вы меня в баре не увидите.

— Будем по вас скучать, мисс Шварц!

Мистер Вейкер сначала просунул голову в дверь, затем исчез, а потом медленно появился в баре целиком.

— Добрый день, — холодно сказала Фифи.

— Ага, юная леди! — Он погрозил ей пальцем с преувеличенной игривостью. — Разве ваша мама вам не сказала, что мы с ней беседовали о том, что не стоит вам посещать бары? Поймите, это ради вашего же блага.

— Я заказала имбирный эль, только и всего, — с негодованием ответила она.

— Но ведь никто не знает, что у вас в стакане. Там может оказаться и виски, и все что угодно. Другие гости жалуются!

Она смотрела на него с возмущением: нарисованная им картина сильно отличалась от ее собственной, на которой в этом отеле Фифи была ярким центром всеобщего притяжения, Фифи в ее вызывающих всеобщее восхищение нарядах, великолепная и недосягаемая, стоящая в окружении толп восторженных поклонников… И подобострастная, но при этом враждебная, физиономия мистера Вейкера вдруг привела ее в ярость.

— Мы уезжаем из вашего отеля! — вспыхнула она. — В жизни не видела столько ограниченных людей с таким количеством предрассудков, как здесь! Все время всех критикуют, придумывают про всех ужасные вещи, а за собой присмотреть забывают! Думаю, было бы просто отлично, если бы этот отель сгорел вместе со всеми своими злыми людьми!

Грохнув стаканом о стойку, она схватила фонограф и удалилась из бара.

Портье в вестибюле тут же вскочил, чтобы ей помочь, но она покачала головой и быстро пошла по гостиной, где столкнулась с графом Боровки.

— Ах, я просто в ярости! — воскликнула она. — Никогда не видела столько старых сплетников! Только что высказала мистеру Вейкеру все, что я о них думаю!

— Кто-нибудь осмелился говорить с вами грубо?

— Ах, неважно! Мы уезжаем!

— Уезжаете? — Он вздрогнул. — Когда?

— Прямо сейчас. Я не хочу, но мама говорит, что нужно.