Под музыку Вивальди

Телави: узки и приземисты камни руин,оград виноградных, проулков, ведущих в былое.Фиаты, Фиаты вертлявые еле по нимфорсить исхитряются. Ночь наступает и строиттяжелую церковь на площади, где ребятняиграет наощупь в футбол. Это маленький город.И дышит народ на порогах домов после дняс тяжелым, как олово, солнцем. Лишь храм на запорах.Вот крепость срослась с вековой алазанской землей.А вот на одном из проулков кривых перевале(Фиаты юлили и дети вертелись юлой)встал дом каменистый: давно уж в нем не обиталини люди, ни духи, казалось – ни стекол, ни рам,ни ставен – чернее, чем ночь, были окон пустоты —

да: дом пустовал, как Телавский заброшенный храм,и полуразрушен был столь же… Но вдруг поворот, ив одном из проемов оконных увидели мы —увидели белую голову – в черном проеме —седую старинную голову – у головы —пустые глазницы чернее, чем тьма в этом доме.Была неподвижна чужой головы седина,но только по ней было ясно, что это – старуха —глазниц пустотою куда-то глядела она.Такой неподвижности чужды движенья и звуки.И все же куда-то глядели пустоты глазниц(хоть белые клочья волос ее не шелохнулись),и ночь исходила незримо и грозно из нихна мир, на Телави, на угол двух сгорбленных улиц.

Старики

Он был смертельно болен, и женаего состарилась над долгою болезнью,устала и сама была больнауже давно. Мы отдыхали вместепод Вильнюсом. Сосновые леса.Чуть потускневшие старинные озера.На мызе жили: старый дом и садухоженный. Сошлись мы очень скоро.Мы жили в комнатушках проходных.Он много знал – недуг его не старил.Я по окрестностям прогуливала их…Но вот что: я играла на гитаре,хоть редко, но еще в педвузе бардодин меня привадил к этим звукам.

(Я не любительница болтовни и карти прочих девичьих забав). От другая получила горькое письмо,плачевное письмо в тот самый день, иуж заполночь, самой себе на зло,я еле слышно стала тенькатьодин романс старинный… Вдруг меняпривлек какой-то звук – чужой и жалкий.Я прервалась. У них был свет. И яуслышала: «Ну, что ж вы? Продолжайте».Тогда послушно я взяла аккорди в дверь вошла к ним. Сидя на постелях,они тихонько (не тоска, не скорбь,а счастье прошлое), они тихонько пели…Он был смертельно болен. Лысоват.

И страшно худ под тонким одеялом.Я знала лишь мелодию. Словаот них тогда впервые услыхала.

Отраженья

Отраженья деревкоренятся в земле.Но пленительных девзаземлить не удастся:не поймешь, не затмишь,и, как пламень – в золе,отражали мы лишьих минутные страсти.

Впрок

«Фривольный пусть сочтет меня фривольным».

К. Кавафис