Под музыку Вивальди

В Кахетии, неподалеку от Телави, есть деревня Алмати. Я гостил там несколько раз и всякий раз недолго. Однако на то, чтобы хоть извне осмыслить «механизм» жизни этого селенья, ушел весь многолетний опыт моего общения с Грузией, без которого я не постиг бы образ страны в очертаниях этой деревушки. Впрочем, многолетнего опыта не жалко – приобщившись Алмати, я вдруг другими глазами взглянул на всю Грузию, на Тбилиси и даже на старинных в нем друзей. Приобщившись Алмати, я другими глазами взглянул и на русскую поэтическую традицию описания «кавказских красот», основным недостатком которой мне представляется нарочитая экзотичность изображений в сочетании с растительной пышностью слога, которую наши северные гости пытались сквозь неизвестный им язык усвоить у своих гостеприимных хозяев. Тешу себя надеждой, что хоть в какой-то мере отступил от этого чуть приевшегося уже в XIX в. канона, и, может быть, так оно и есть, если понимать «красноречие», без которого трудно говорить о Грузии, как ОБРАЗ, а не как ПРИЕМ. Тем не менее, освободиться от каких бы то ни было влияний невозможно – невозможно даже достаточно точно осознать, от кого и в какой мере ты зависишь в своих писаниях, особенно если пишешь о Грузии, где можно подпасть под обаяние поэта, который вовсе тебе неведом, но чья просодия, что называется, витает в воздухе. Таким образом, отстраняясь от известных мне Анны Каландадзе и Нико Самадашвили, тщательно избегая соприкосновения с теплолюбивой восторженностью Пастернака, я все же, как ни старался, не смог избавиться от нескольких интонаций Мандельштама («Человек бывает старым, а барашек – молодым»). Но самое сильное и прямое влияние оказал на меня не вербальный, а визуальный ряд «Пасторали» Иоселиани – мне кажется, не заучи я эту ленту наизусть, я просто не увидел бы Алмати. А, возможно, всё же увидел бы. Но так или иначе, я благодарен Отару Иоселиани в той же мере, в какой бесконечно признателен Ламаре Кикнадзе, без рассказов и пояснений которой многим стихотворениям этого сборника просто неоткуда было бы взяться.

Январь 1986

С января 1986 года я ни слова не изменил в этом сборнике, решившись не примешивать к тогдашнему его настроению скорбного чувства вины и ответственности, которое после 9 апреля 1989 года вытеснило все прочие мысли и ощущения, связанные в моем представлении с родной для меня Грузией.

Апрель 1990

«Чтоб уразуметь Алмати…»

Чтоб уразуметь Алматидолжен видеть ты опорувсей долины Алазанской —Алаверди храм срединеба. Но его твердынябез Алмати непонятна,

как дитя без материнства,как кипенье без воды.

«Далеко ли от Алмати…»

Далеко ли от Алматимир чужой и захребетный? —Слушай, мир на то и мир он —сам себя отыщет он.Мир чужой от нас «имери»[14],и в определенном смыслевсяк чужак – имеретинец,кем бы не был наречен.

«Чуть исчезла солнца кромка…»

Чуть исчезла солнца кромкаяркая за кромкой горной,в небесах раскрылись звезды,как огромные глаза,вспыхнула над Цинандалии чуть дальше – над Телавигроздь огней, что породилаалазанская лоза.

«С трех сторон вокруг Алмати…»

С трех сторон вокруг Алматибурых гор застыла буря,и из-за одной восходит

солнце – ярким, полноцветным —а садится за другуютак же вдруг, молниеносно —долгих сумерек томленьездешних душ не растлевает.

«По-над впадиною речки…»

По-над впадиною речки,над ночным шумком Инцобыдом стоит последний илисамый первый дом в селенье —в отдаленье от овечьейтесноты строений прочих,

и Инцоба об Алматипо его оконцу судит.

«А названия окрестных…»

А названия окрестныхнаселенных пунктов, словнопрейскурант напитков славных —кто же в оном не знаток? —но не вина, а селенья —Цинандали и Кварелииль сельцо Напареули,или Греми-городок.

«Храм в селе напротив – «Хмала»…»