Под небом Новгорода

Дичь была хорошо прожарена, а мясо зайца, сдобренное лесными травами, показалось вполне сочным. Она полакомилась также персиками и курагой, привезенными из Персии и присланными братом Всеволодом; затем выпила доброго вина, подаренного графом Провансальским.

По знаку королевы Госслен де Шони, стоявший на почтительном от нее расстоянии, приблизился.

— Вы не видели любезного Оливье? Мне хотелось бы послушать музыку, — сказала ее величество.

— Я не видел его с восхода солнца, ваше величество, но прикажу его привести немедленно.

— Спасибо, мессир Госслен. Скажите, а как поживает ваш сын? Он уже поправился после падения с лошади?

— Он совсем здоров и сидит в седле, как будто ничего и не случилось. А за беспокойство о моей семье я сердечно благодарю вас.

— Кстати, Елена мне сказала, что у вас в доме есть человек, на редкость уродливый и очень преданный моему сыну. Это так или нет?

— Совершенно верно, ваше величество. Я поручил ему охранять юного принца. Правда, этот мой человек очень страшен, но изуродовала его человеческая рука, он вовсе таким не родился. Лицо его ужасно, но душа прекрасна. Я очень его уважаю и привязан к нему.

— Редкая в ваших устах похвала. А скажите, мессир Госслен, верны ли дошедшие до меня слухи о войне между Нормандией и нами?

— Видите ли, дело в том, что по своему положению я не отношусь к тем, кто посвящен в тайны государя, однако же сам я мало верю этому. Слишком много нитей связывает наши земли. Путешествие, которое вы совершаете, лучшее тому доказательство.

— Да услышит вас Господь!

— Госпожа королева, позвольте мне пожелать вам доброго вечера. — Рауль де Крепи возник в нескольких шагах от Анны. Он подошел так тихо, что она и не услышала его приближения.

— Добрый вечер, граф.

— Путешествие не утомило вас? И как ваше купание?

— Благодарю за беспокойство. Все очень хорошо, спасибо.

Рауль притворился, будто не понимает, что его выпроваживают.

— Я слышал, — сказал он, — вы пожелали послушать музыку, ваше величество. Вот отличные музыканты. Они прибыли от двора германского императора. Не хотите ли их послушать?

Анна кивком головы выразила согласие.

Трио музыкантов, двое мужчин и женщина, сыграли медленную и размеренную мелодию, не имевшую ничего общего с веселостью провансальской музыки, которую Анна так любила.

Уж не музыка ли заставила Оливье покинуть свое убежище?

Он появился, подпрыгивая, танцуя и играя на флейте. Растерявшиеся музыканты, взяв еще несколько аккордов, перестали играть.

— Продолжайте! — крикнул разъяренный Рауль.

— Нет, пусть прекратят, — сказала ее величество. — Я предпочитаю слушать Оливье. Елена! Принеси-ка мои гусли.

— Сестра моя, королеве Франции неприлично так выставлять себя, — сказала, подойдя, графиня Фландрская.

— Адель, милая, не браните меня. Сегодня такой чудесный вечер. Так хорошо, но я отнюдь не забываю, что королева. Мой отец, Ярослав Мудрый, Великий князь, не гнушался петь при народе. Он говаривал, что в песне человек выражает свое счастье быть сотворенным Богом. Также он говорил, что музыка приближает людей к Богу, благодаря ей они становятся лучше.

— Вы всегда переубедите, — сказала, смеясь, золовка.

Адель Фландрская сделала придворным дамам и рыцарям знак приблизиться.

Дамы устроились на подушках, принесенных служанками, рыцари остались стоять позади дам.

* * *

Убедившись, что все в порядке, Филипп отошел от возка, где отдыхали кормилицы и ребенок. Он приблизился к собравшимся.

Филипп сейчас находился в нескольких шагах от своей любимой и упивался ее красотой. С первыми же звуками гуслей Филипп закрыл глаза и погрузился в воспоминания. О совместных поездках верхом, об играх, о длинных летних днях, долгих зимних ночах, о ее тонкой руке, о ее улыбке и нежных глазах. Грустные эти воспоминания не вызывали сейчас в нем того страдания, которое прежде обращало Филиппа в дикого зверя. Они вызвали только лишь тихую тоску по родине. Затем Анна запела.

Сначала запела она по-французски, потом перешла на провансальский язык и, наконец, — на русский. Филипп ожидал этого испытания и подготовил свое сердце к нему. Но то, что прежде не смогла сделать колыбельная Елены, удалось гимну жатвы, который они в былые времена часто пели с Анной вместе. Эта песня придала Филиппу сил и уверенности: вдруг показалось, что открывается другой мир, где и ему будет место. Он поклялся сейчас сам себе стать одним из тех рыцарей, о подвигах которых ему рассказывал Госслен де Шони. Из любви к Анне Филипп поклялся стать лучшим из всех рыцарей. Конечно, Филипп не забыл, что дал клятву никогда не пытаться сделать так, чтобы Анна его узнала. Но он решил, что станет другим, — этот другой ведь не связан никаким обетом…