ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы

Шубко[579]

, которого я первым вызвал к себе для беседы, оказался уроженцем Украины, но считал себя русским и к самостийникам относился иронически. Ему было двадцать семь лет, и он имел чин старшего лейтенанта пехотных войск. Он окончил специальную снайперскую школу и часто поражал нас потом избирательной меткостью своей стрельбы. Сын очень бедного крестьянина, окончив среднюю школу, Шубко поступил на военную службу. Учился он очень хорошо и скоро стал офицером. На финской войне отличился, и ему предстояла блестящая карьера. Противником советского строя стал он на войне, когда увидел, с какой преступной легкостью посылают советчики солдат на верную гибель. «Это не правительство, а сволочь и преступники, раз они народ не жалеют», — говорил он с дрожью ненависти в голосе. С ним мы быстро договорились. Другой офицер, Полежаев[580]

, был сыном московского рабочего и прирожденным авантюристом. В детстве он несколько раз убегал из дому, с трудом окончил школу, а затем поступил на военную службу. В боях при Хасане он отличился, был награжден и направлен в офицерскую школу. Окончив ее кое-как, по дороге в свою часть он страшно напился и учинил в ресторане грандиозный скандал. Из уважения к его наградам дело кончилось для него только отчислением в запас. Во время финской войны он был снова призван в армию и снова отличился. К немцам он перебежал потому, что застрелил своего командира, чем-то его обидевшего. Обоих я взял с собою и привез в Левашово, где Шубко был назначен командиром роты, а Полежаев — его помощником.

Я побывал еще и в других, более мелких, лагерях и набрал требуемых для начала сто человек. Всюду, куда я приезжал, немцы, заведовавшие лагерями, выражали свою радость по поводу начавшегося формирования русского отряда, причем говорили, что уже много раз писали начальству, предлагая то же самое, но ответа не получали. Все люди отряда были одеты в новую немецкую форму и получили документы. Продовольствие они получали то же, что и немецкие солдаты, но за табак и водку, причитавшиеся им, пришлось сильно бороться — интенданты говорили, что русским это не полагается. Шубко и Полежаев получили офицерскую форму и погоны зондерфюреров в офицерском звании. Нам стоило большого труда заставить немцев относиться к ним с должным уважением. С другой стороны, и бойцы отряда доставляли нам своим поведением много хлопот. Во-первых, через неделю после их прибытия во всех окрестностях не осталось ни одной курицы, а у многих жителей пропали даже свиньи и коровы. Во-вторых, при первом же учебном походе посыпались жалобы гражданского населения, главным образом на приставание к женщинам, а коменданты жаловались на то, что чины отряда избили несколько немецких солдат, причем когда полевые жандармы хотели задержать наиболее активных, то Шубко и Полежаев вынули пистолеты.

Между тем все люди отряда прошли военную службу в Красной армии, а там, после приказов Тимошенко[581]

, с дисциплиной не шутили. Все эти люди пошли в отряд добровольно, и каждому было указано, что в любой момент он может уйти, получив документы освобожденного из лагеря. И все они без исключения ненавидели советский строй: до конца войны не было ни одного случая перебежки к красным. Только много позже я узнал причину часто безобразного поведения чинов русских отрядов и трагических срывов отдельных людей. Объяснялось это тем, что у них все же никогда не было полной уверенности в том, что они поступают правильно, сражаясь в рядах немецких войск. Не было всегда этой уверенности и у меня. Кровь, которую мы проливали, ложилась лично на нас, так как у нас не было авторитетного начальника, который бы взял всю моральную ответственность на себя. Я помню вечера, когда такие железные люди, как Шмеллинг, плакали и жаловались: «Набил я русских агентов до черта, а ведь они свои, а ведь все равно немцев из России выгонять придется». Начальники отрядов или офицеры, взыскивая с людей за совершенные проступки, нередко слышали за спиной возмущенные реплики: «Продался немцам, а нас наказываешь!» Искоренить такие настроения русских отрядов в чисто немецких формированиях было невозможно.

Зато необычайно быстро и абсолютно прекратились они с появлением Власова. Власов был человеком, которому действительно все верили, и, как это ни странно, особый авторитет ему придавало то обстоятельство, что он разбил немцев под Москвой. Казалось, люди смутно надеялись, что придет момент, когда вновь придется драться с немцами уже за освобождение родины, и что Власов сумеет тогда от них избавиться. Власов был тем вождем, который взял на себя кровь и твердо сказал: «Да, вы правильно делаете, сражаясь с большевиками любыми способами». Но Власовское движение началось значительно позже, а пока нам приходилось держать людей в руках другими мерами.