Под покровом небес

Именно такие места, такие мгновения он любил в жизни больше всего; она знала это, как знала и то, что он любил бы их еще больше, если бы она могла быть рядом, чтобы пережить это вместе с ним. И хотя он отдавал себе отчет в том, что как раз те самые тишина и пустота, от которых у него так сжималось сердце, наводили на нее ужас, он не выносил, когда ему напоминали об этом. Все происходило так, как если бы он неизменно цеплялся за надежду, что и она, она тоже будет тронута, как и он, одиночеством и близостью к бесконечным вещам. Он часто говорил ей: «Это твоя единственная надежда», но она никогда не знала в точности, что он имеет в виду. Иногда ей казалось, что он имел в виду свою единственную надежду, что только если она сможет стать такой же, как он, ему удастся отыскать обратную дорогу к любви, ибо любить для Порта означало любить ее — ни о ком другом не могло быть и речи. А любви не было так давно, так давно не было возможности для нее! Но вопреки ее желанию стать такой, какой он хотел ее видеть, она была не в силах измениться настолько радикально: ужас, гнездившийся у нее внутри, готов был прорваться в любую минуту. Притворяться не имело смысла. И точно так же, как она была не в состоянии стряхнуть страх, неотступно преследовавший ее, он был не в состоянии вырваться из клетки, в которую сам себя заточил, — клетки, которую он возвел для себя давным-давно, чтобы спастись от любви.

Кит сжала ему руку. «Смотри!» — шепнула она. Всего лишь в нескольких шагах от них, на вершине скалы, так неподвижно, что сперва они даже его не заметили, подобрав под себя ноги и закрыв глаза, сидел почтенный араб. На первый взгляд могло показаться, вопреки его вертикальной позе, что он спит, поскольку никак не реагирует на их присутствие. Однако потом, по едва приметному шевелению губ, они поняли, что он молится.

— Думаешь, это хорошо — вот так сидеть и смотреть? — сказала она приглушенным голосом.

— Ничего страшного. Главное, не шуметь. — Он положил голову ей на колени и лег, устремив взгляд в ясное небо. Она легко, почти не касаясь, гладила его волосы снова и снова. Ветер из низины набирал силу. Постепенно смеркалось. Она посмотрела на араба; тот не двинулся с места. Внезапно ей захотелось вернуться назад, но какое-то время она продолжала сидеть не шелохнувшись, с нежностью глядя на голову, покоившуюся у нее под рукой.

— Знаешь, — произнес Порт, и его голос прозвучал нереально, как случается звучать голосам в местах, где царит полная тишина, — здесь очень странное небо. У меня часто бывает такое чувство, когда я смотрю на него, что это что-то прочное, защищающее нас от того, что находится за ним.

Кит поежилась, спрашивая:

— От того, что за ним?

— Да.

— Но что там,

за ним? — Ее голос был едва слышен.

— Думаю, ничего. Тьма. Абсолютная ночь.

— Пожалуйста, не говори об этом сейчас. — В ее мольбе послышалась настоящая мука. — Все, что ты говоришь, пугает меня. Особенно здесь. Эта темнота, и этот ветер… я больше не могу.

Он сел, обнял ее за шею, поцеловал, отстранился, посмотрел на нее и поцеловал снова, снова отстранился и снова поцеловал, и так несколько раз. По ее щекам текли слезы. Она выдавила жалкую улыбку, когда он вытер их указательным пальцем.

— Знаешь что? — сказал он с предельной искренностью. — Я думаю, мы оба боимся одного и того же. И по одной и той же причине. Никому из нас не удалось, ни тебе, ни мне, найти свое место в жизни. Мы болтаемся сбоку, свесившись за борт всем своим весом, в уверенности, что упадем при следующем же толчке. Так ведь?

На мгновение она закрыла глаза. Прикосновение его губ к ее щекам пробудило в ней чувство вины, и сейчас оно захлестнуло ее гигантской волной, от которой у нее закружилась голова и ей сделалось дурно. Во время сиесты она попыталась очистить свою совесть от всего, что произошло прошлой ночью, но сейчас со всей ясностью поняла, что ей не удалось этого сделать — и теперь уже никогда не удастся. Она приложила руку ко лбу и так стояла, не отнимая ее. С расстановкой она сказала:

— Но если мы не внутри, то, скорее всего, мы и вправду упадем.

Она надеялась, что он выдвинет в противовес какой-нибудь аргумент, что, возможно, найдет свою же собственную аналогию никуда не годной и что за этим последует что-нибудь утешительное. Но в ответ он лишь сказал: «Не знаю».