Под покровом небес

Он проснулся, открыл глаза. Вид помещения мало что ему говорил: слишком глубоким было погружение в небытие, из которого он только что вынырнул. На то, чтобы устанавливать истинную свою позицию во времени и пространстве, не было не только сил, но и желания. Где-то он есть, куда-то все же возвратился из безмерных просторов, имя которым ничто; вернулся с чувством бесконечной и неизбывной печали, царящей в сердцевине сознания, но эта печаль успокаивала, поскольку лишь она была ему хорошо знакома. В дальнейших утешениях он не нуждался. Не двигаясь, немного полежал еще в полном покое, удобстве и расслабленности, затем опять забылся поверхностным и коротким сном, как это бывает после сна долгого и глубокого. Вдруг вновь открыл глаза и поднес к ним запястье с часами. Взгляд на часы был чисто рефлекторным; положение стрелок лишь озадачило. Сел, обвел взглядом безвкусно обставленную комнату, пощупал ладонью лоб и, глубоко вздохнув, вновь откинулся на подушку. Но теперь он проснулся окончательно; еще через несколько секунд уже понял, где он, и уяснил, что говорили стрелки на часах. То есть, что дело к вечеру и что заснул он после ланча. Из соседней комнаты доносились шаги – там по гладкому кафельному полу шаркала тапочками жена, и этот звук вновь успокоил его, ибо теперь он достиг того уровня сознания, на котором простой уверенности в том, что ты жив, уже маловато. Не так-то просто ему было смириться с этой высокой, узкой комнатой, где поперек потолка тянутся голые балки, а на стенах механически повторяются чересчур крупные равнодушные узоры неопределенных цветов, принять как данность это закрытое окно с красными и оранжевыми стеклами. Он зевнул: в комнате было нечем дышать. Потом он, конечно, сползет с высокой кровати и распахнет окно, в ту же секунду вспомнив сон. Потому что, хотя ни одной подробности память не сохранила, в сознании еще клубились некие смутные образы. За окном будет воздух, крыши, город, море. Вечерний ветерок обдаст прохладой лицо, он будет стоять, смотреть, и лишь тогда сон вспомнится весь. Ну а пока он может лишь лежать и тяжело дышать, обездвиженный этой душной комнатой и почти готовый вновь забыться сном, – лежать, не то чтобы специально ожидая сумерек, но оставаясь в неподвижности до их прихода.

II

На террасе «Кафе д’Экмюль-Нуазу» сидят несколько арабов, пьют минералку; от остального портового люда их отличают разве что фески нескольких оттенков красного. Одеты по-европейски, но во все выношенное и серое; предметы одежды в таком состоянии, что первоначальный покрой определить затруднительно. Чистильщики обуви, почти голые мальчишки, присев на свои ящички, смотрят на мостовую; они настолько обессилены, что ленятся отгонять мух, ползающих по лицам. Внутри кафе воздух прохладнее, но там он недвижим и пахнет прокисшим вином и мочой.

За столиком в самом темном углу расположились трое американцев: молодая женщина и двое мужчин. Они тихо переговариваются с таким видом, будто и сейчас, и в прошлом, и всегда времени у них будет уйма. Один из мужчин, тощий малый с постоянно кривящимся в усмешке слегка безумным лицом, складывает огромную многоцветную карту, которую за секунду до этого расстилал на столе. Его жена с интересом, хотя и не без раздражения наблюдает за суетливыми движениями его пальцев: карты повергают ее в оторопь, а он с ними вечно носится. Даже в короткие периоды, когда они жили оседло (как ни мало было таких периодов за те двенадцать лет, что они женаты), стоило ему увидеть карту, он тут же начинал страстно в нее вникать, после чего зачастую рождались планы какого-нибудь нового несбыточного путешествия, причем некоторые из них иногда и впрямь в конце концов воплощались в реальность. Туристом он себя не считал: да нет, ну какой он турист? – он путешественник! Разница тут отчасти во времени, объяснял он. Турист по истечении каких-нибудь нескольких недель или месяцев обычно спешит домой, путешественник же, будучи связан с предыдущим местом не более, чем со следующим, переходит с одной части планеты на другую, двигаясь так медленно, что эти его перемещения длятся годами. В самом деле: из того множества мест, куда он наведывался, разве легко ему было бы выбрать такое, где бы он точно чувствовал себя дома? До войны в числе этих мест были Европа и Ближний Восток, во время войны Вест-Индия и Южная Америка. А жена сопровождала его, не приставая с жалобами чересчур часто или чересчур настойчиво.

И вот наконец впервые с 1939 года они пересекли Атлантику, обремененные кучей багажа и намерением держаться как можно дальше от стран, так или иначе затронутых войной. Ибо, как он настойчиво подчеркивал, еще одно важное отличие туриста от путешественника состоит в том, что первый принимает свою собственную цивилизацию без вопросов. Иное дело путешественник: он сравнивает ее с другими и отвергает те ее элементы, которые перестают нравиться. Война же как раз и была одним из тех аспектов механистической эры, о которых ему хотелось забыть.