Под русским знаменем

— Хорошо, куда же ты хочешь поступить? — спросил Государь.

— В отряд генерала Скобелева, Ваше Императорское Величество! — отвечал старик.

Как отнёсся к этому желанию Государь — неизвестно, но приведённый нами диалог со всей очевидностью свидетельствует о громадной популярности Михаила Дмитриевича и в то время, когда за ним не было ничего, кроме побед над «халатниками».

Сидя в глуши Ферганы, напрасно ждал Скобелев зова. Он не дождался его и, наконец, не вытерпев, отказался от военного губернаторства и, бросив всё, помчался на Дунай...

Другой туркестанский орёл — Черняев — был в это время в Малой Азии, где Кавказский отдельный корпус стоял наготове по первому приказанию войти в пределы Турции. Черняеву не нашлось отдельной части в командование, и обидевшийся герой Ташкента совсем покинул армию.

Не так поступил Михаил Дмитриевич...

Он оставил почётное, влиятельное и видное положение военного губернатора огромной области, но и для него не нашлось ничего, никакого определённого места в назначенной к борьбе с турками Дунайской армии.

Может быть, Михаил Дмитриевич тоже был обижен, но ничем не выказал своей обиды, не ушёл, как Черняев, а всё-таки вступил в армию добровольцем.

Его отец, которого он догнал чином, был командиром Кавказской казачьей бригады, и молодой Скобелев занял должность начальника штаба этой бригады.

И это после того, как он уже побыл почти полновластным распорядителем судеб целой страны, недавно ещё упорно боровшейся за свою самостоятельность с русским колоссом!..

Ради любимого дела, к которому звала Михаила Дмитриевича душа, он совершил труднейший подвиг: поборол свою гордость, своё самолюбие. Но главное было совершено: он становился участником великой эпопеи последней четверти девятнадцатого столетия.

Отец приютил сына...

Ведь родители, даже самые суровые и строгие, не имеют предубеждения против своих детей. А среди чужих это предубеждение существовало. В России, на Дунае оно было даже сильнее, чем то, которое чувствовали к Скобелеву его боевые товарищи перед Хивинским походом. Там он победил и предубеждение, и неприязнь, но здесь, на Дунае, никто не видел Скобелева во всём сиянии воинского подвига. Ироническое прозвище «победитель «халатников» преследовало молодого генерала, и ему предстояло теперь победить неприязнь, как победил он её среди суровых туркестанцев, воочию доказав им и походом по мёртвой пустыне Усть-Юрт, и штурмом Хивы, и в битвах под Кара-Чукуль, Махрамом, Минг-гюбе, Андижаном в первый раз, Тюря-Курганом, Наманганом, Таш-бала, Балыкчи, Уиджи-бай, Гурь-Тюбе, вторично под Андижаном, затем Ассаке, Кокандом и своей Алайской экспедицией и исследованиями Кашгарской границы, что Туркестан был для него боевой школой, в которой развился и окреп его военный гений.

XVII

НА ДУНАЕ

однявшаяся на защиту славянства Русь 12 апреля 1877 года, после того, как раздалось на кишинёвском смотру Царское слово, тронулась на границу и вошла в пределы Румынского княжества. Полетели вперёд лихие казачьи отряды, и вскоре уже в рядах русских солдат зазвучала песня, как нельзя более характеризовавшая быстроту первых русских переходов на берег великой славянской реки — Дуная.

Авангарды наши прутЧерез речку через ПрутПрямо на Барбаш!Басурман спешит на Серет

И глазам своим не верит —Струков обогнал!

Полковник Струков командовал казачьим отрядом, нанявшим на глазах турок Рени, Галац, Браилов — румынские городки в нижнем течении Дуная.

Турки сопротивлялись вяло, русские войска быстро позанимали все выгодные позиции на левом берегу Дуная. В маленький румынский городок Журжу пришла Кавказская казачья бригада, назначенная для охраны береговой линии.

Командир этой бригады и начальник её штаба — оба генерал-майоры — невольно привлекали к себе внимание всякого, кто побывал в это время в Журже.

Оба они походили один на другого. Старик по внешности напоминал собой и своей приземистой фигурой с добродушным красным лицом, крашенным длинной русой седеющей бородою, бурмистра так называемого доброго старого времени. Он был невысок ростом, кряжист, широкоплеч. Черты лица его отличались крупностью. Голубоватые глаза смотрели добродушно, но порой и не без хитринки. Речь была грубовата, изобиловала простонародными выражениями. В одежде замечалась некоторая неряшливость.