Под сенью проклятия

Вид отсюда открывался знатный. Дольжа неспешно катила свои воды с севера на юг, рассекая весь видимый глазу мир широкой лентой. Чистоград лежал, как угощенье на блюде. Я бы век тут стояла, но Арания не позволила — передернула плечами, захныкала, что дует и потащила дальше.

По ту сторону дворца сразу за каменным измостьем шли сады и рощи. Палаты верчей выставляли из них только верхние поверхи, увенчанные теремами. Некоторые деревья и кусты, что тут росли, я не знала. Одно хорошо — травы под ними зеленели те же, что и в шатрокском лесу.

Дорогу выбирала Арания. Мы спустились к воротам кремля, поглазели, как заезжает внутрь ограды колымага — не расписная, как у Морисланы, а резная, в золоте, сидевшая на колесах перевернутой луковицей. Потом прогулялись вдоль высоченной ограды, глядя на павлинов. У одной из дорожек в загоне расхаживали чудные пестрые птицы с красными соплями под клювом. Увидев нас, пеструхи злобно заклекотали, две даже взъерошились, надулись.

— А это заморские куры. Громадные, не чета нашим! — С уважением сказала Арания. — Из-за морей, говорят, привозят. Такое не только простой люд — даже верчи не всегда едят. Королевская птица.

— Оно и видно, по нраву-то. — Ответила я.

Арания прыснула.

Хрящиху я углядела у храма Киримети, стоявшего посреди рощи древних берез. Спешно шагнула в сторону, сорвала траву и уже собиралась завернуть её в тряпицу, запасенную в рукаве. Но Арания вдруг ухватила меня за руку:

— Ты что?

Я ей ту ветку показала, объяснила раздельно, как дитю малому:

— Хрящиха. Листик жуёшь, в нужник бежишь. При отраве самое то!

Она опять сморщилась, как печеное яблоко.

— Мы у королевишны в услужении. Понимаешь? Если кто увидит, как ты травку рвешь, а свет-королевишна Зоряна потом на боль пожалуется, на кого подумают?

— А если у тебя что заболит? — Я глянула в упор. — Или после того, как в услужницы попала, ты отравы уже не боишься?

Сестрица дрогнула, но взгляда не отвела.

— Изыщем возможность тебя в лес отвести, обещаю. Но в кремле травы рвать боязно, вдруг донесут. А король-батюшка может и не понять. Пошли-ка лучше съестного раздобудем. Время уж к вечеру, а мы ещё не обедали. Не знай как у тебя, а у меня живот с голодухи сводит.

У меня самой в животе бурчало. Я кивнула, соглашаясь. И с показной покорностью разжала пальцы. Но едва Арания развернулась, вновь подхватила хрящиху и сунула её в рукав.

Однако у госпожи сестрицы словно глаза на спине выросли. Пропела, зараза, ледяным голосом, до ужаса похожим на голос Морисланы:

— Брось. Я все вижу.

Вот и пришлось хрящиху оставить.

У дворца Арания остановила первого прислужника, попавшегося навстречу, объявила ему надменным голосом:

— Мы новые услужницы свет-королевишны Зоряны. Скажи-ка мне, любезный.

Лицо у прислужника, молодого парня в белой рубахе, стало хитро-настороженным.

— Мне с сестрой в обед даже сухой корки не принесли, с голоду умирать оставили. Хочу знать, чье имя назвать королю-батюшке, когда он спросит, не утесняют ли нас? Кто тут отвечает за людей королевишны?

Прислужник отбил поясной поклон.

— Не изволь беспокоиться, госпожа моя! Сейчас главной поварихе все обскажу, она сей же час пришлет снеди в вашу горницу.

— Я имя спросила. — Арания напружинила спину. — Чтобы меня держали в черном теле, как крестьянку какую безродную.

— Все исправим, милостивица! — Парень снова махнул поклон. — Все лучшее принесем, свежее, отборное, с пылу с жара, как для самой королевишны! Уж не гневайся!

— Как для свет-королевишны не надо. — Отказалась Арания. — Не по чину мне так величаться, равняться с первой красой королевства нашего, свет-Зорянушкой. Хлеб пусть положат только белый. И мед чтобы в сотах был, не старый.

Спать мы легли, налопавшись от пуза. Не знаю, как Арания, а я едва дышала. Может, поэтому мне и приснился дурной сон. Как будто смотрят на меня ошалелые голубые глаза, незнамо чьи. И там, в черном зеркальце распахнутого зрачка, дергается корявая тень. А рядом визжит кто-то, нечеловечьим голосом, долго, без выдоха и вдоха.

Я пыталась рвануться, уйти от тех глаз, но руки и ноги были скованы. Потом наконец проснулась, резко, как с горки спрыгнула. Села на кровати и утерла пот.

За окном занималось утро.

Спать я больше не ложилась — того и гляди, придут, чтобы отвести нас к королевишне. Умылась из медного рукомоя, подвешенного за печкой, над ведром. Спешно причесалась и облачилась в одно из платьев, подаренных Морисланой.

На этот раз со шнуровкой я справилась сама, сумев-таки дотянуться до правого бока усохшей левой. Правда, для того пришлось изогнуться червяком. Права была Мирона — от безделья любая немочь только прирастает, а от дела хоть каплей, да убывает.

Покончив с одеянием, я пошла будить Аранию. Та проснулась не сразу, уселась на койке, позевывая. Сказала:

— Слышь, Триша. я тут подумала. Буду тебя в родственницах держать, как и прежде. Платьями поделюсь. У меня их много, ещё и матушкины остались. Опять же цорсельский наряд тебе справлю, не хуже, чем у меня, слово даю. Только ты, слышь-ка — ты мне за это благодарна будь.