Под созвездием северных «Крестов»

Маша восприняла известие о поездке в Питер с прямо-таки философическим безразличием. Ни обрадовалась, ни опечалилась, словно эта поездка давно значилась в ее ежедневнике. Да и вообще, Маша переменилась после всего, что с ними произошло. Наверное, и не могло быть иначе – когда молодая девушка, совсем девчонка, попадает в такую мясорубку, она вряд ли останется прежней. Рано или поздно облетит, как тополиный пух, романтическая шелуха, в голове что-то обязательно щелкнет и переменится взгляд на мир. И тут обычно происходит одно из двух. Или человек становится законченным циником, или к нему приходит спокойное понимание простых, извечных истин, например, таких: первая – если хочешь выжить, забудь о сантиментах и действуй так, чтобы сдох не ты, а враг; и вторая – за просто так делиться с тобой никто ничем не намерен, зато любой с удовольствием поживится за твой счет, и это нормально, и ты такой же, поэтому надо договариваться с людьми по принципу «я тебе, ты мне»… ну и далее в таком же духе. До простых истин всегда тяжело добраться – уж больно много всякого хлама нагромождено поверх.

Карташ надеялся, что происходящее с Машей – как раз и есть та самая переоценка себя и мира… хотя бы потому, что ему не хотелось, чтобы это было нечто другое. Хотя бы из-за того, чем они занимались в туалетной комнатке ероплана.

И тут резкий крен «ЗИЛа»-«автозака» вышвырнул его из мира воспоминаний.

Глава 2

С пометкой «бэ дробь эс»

Оказывается, левым передним колесом «автозак» вдруг ухнул в коварно припорошенную снежком колдобину меж трамвайных рельсов, – да так смачно, что Карташ едва язык не прикусил. Случилось сие, кажется, где-то в районе Литейного моста, некогда носящего имя Александра Второго (о чем знали, главным образом, почему-то гости Петербурга, но уж никак не большинство коренных его жителей), да, скорее всего, возле Литейного, потому что этот маршрут вроде был кратчайшим, но точно Алексей сказать не мог, – не оборудован, вишь ты, «автозак» панорамными окнами для осмотра архитектурных красот города на Неве, а две зарешеченные щели под самым потолком можно было назвать окнами только по недоразумению. Но, в общем, судя по времени в пути, они уже подъезжали…

Мотор натужено взвыл, фургон качнулся на рессорах, выбираясь из ямы, и снова бодро покатил вперед.

Естественно, происшествие вызвало оживление среди десятка пассажиров, в течение часа вынужденных довольствоваться тоскливым обществом друг друга в запертой коробке «автозака».

– Эй, шеф, не дрова везешь! – по другую сторону тесного прохода очень натурально возмутился брюнетик в коричневой куртке с лейбом «адидас» – явственно с чужого плеча. – Че гонишь-то?

Водила «автозака», конечно, окрика не услышал в своей кабине, но шутка пассажирам понравилась: заржали и захлопали. Кто-то от полноты чувств хлобыстнул шутника по плечу. Но восторги, ежели приглядеться, были далеко не искренними – истеричными какими-то. Как смешки в зале, когда на экране очередной Крюгер вполне натурально потрошит очередную второстепенную героиню…

– Это ты на него гонишь, а он просто торопится! – работая на публику, ответил «адидасу» юнец в рваном на плече пуховике. Из дырки, как из распоротой подушки, торчали перья.

– А я-то тут причем? – возмутился «адидас». – Я никуда уже не тороплюсь! И остальные, кажется, тоже… Так, братва?

И снова общий одобрительный ржач в ответ.

Ан нет, еще один, если не считать Карташа, не смеется. Нестарый еще блондинчик, сороковник, не больше, с правильными чертами бледной рожи, обрамленной прической «короткое карэ», сидит возле самой решетки и из-под полуприкрытых век нет-нет да и зыркнет в сторону Алексея, вроде бы просто так, без всякого выражения серых зенок. Типа, любопытно ему, кого ж это на отдельное место определили. В дорогом кашемировом пальто цвета «кофе с молоком», представительный и солидный, но в глазах есть что-то такое… глубинно-яростное. Что-то волчье. Что-то от хищника, который лучше сдохнет от голода, мороза или охотничьей пули в тайге, чем станет жить в зоопарке, как бы там хорошо не кормили и каких бы фигуристых волчиц не приводили на случку… И вроде бы рожа сия Алексею смутно знакома, вроде бы видел ее где-то, и в мозгу, по какой-то неведомой ассоциации, вставал образ эдакого благообразного попика в католическом одеянии, но… но напрягать мозг сейчас не хотелось и не моглось. Мало ли урок он встречал на своем трудовом пути… Однако будет забавно, если этот бледнолицый когда-то давным-давно заточил на вертухая Карташа зуб и теперь попытается оный зуб в него вонзить. Хотя не похоже. Не было во взгляде волчары ни затаенной злобы, ни тоски от того, что посадили в клетку.

Конвоир не вмешивался, на происходящее взирал из-под прикрытых век, философски-отрешенно, как на виденное уже стократно.

И Алексей устало закрыл глаза.