Под сводами высокой лжи

Она почувствовала его губы у себя на шее, но не сразу обратила на это внимание. Павел тем временем обеими руками взял её лицо и припал ко рту. Глаза Тани широко открылись, полные слёз и недоумения, и она рывком отстранилась.

– Ты что? Ты спятил! – её голос сорвался.

– Таня, я просто хочу успокоить тебя, – он снова приблизился.

– Не смей!

– Таня…

– Паша, не гневи Бога. И меня не гневи. Я изорву тебе всё лицо. Будь уверен, Марина не поверит в твою легенду, будто я в безумии сама пыталась изнасиловать тебя, а ты стойко сопротивлялся.

Татьяна посмотрела на него с такой ненавистью и такой решимостью, что широкоплечий Костяков отступил к двери.

– Я всегда хотел тебя, мечтал о тебе и завидовал Юрке, – удручённо проговорил он. – Может, я любил тебя… Я подумал, что сейчас ты нуждаешься…

– Не будь сволочью, Паша. Ты же называл себя его другом. Как же ты можешь? Вот так сразу? – её рот презрительно скривился, но лицо от этой гримасы не стало менее привлекательным. Наоборот, этот высокомерный взгляд сделал Татьяну в глазах Павла Костякова ещё более желанной.

– Не надо так говорить, Таня, не надо. Тебе прекрасно известно, что мы с Юрием служили вместе, – он шагнул вперёд. – Между нами сложились хорошие отношения, но ведь ты знаешь, что в разведке…

– Не бывает друзей, – закончила она фразу. – Юрка повторял эти слова не раз. Для меня повторял. Хотел, чтобы я затвердила их… Но это не даёт тебе права набрасываться на жену твоего недавнего товарища, едва у тебя встанет на неё член! – В голосе Татьяны зазвенели стальные нотки. – Уходи, Павел! Уходи и не звони мне никогда. И пусть никто из ваших не звонит. Вы мне не нужны! Ни вы, ни ваши шпионские страсти!

* * *

Детство Тани Зарубиной прошло в Париже, где её отец возглавлял отделение крупного российского банка. Вернувшись в Москву, девочка долго не могла смириться с тем, что Франция – чужая страна. Узкие парижские улочки, тесно забитые припаркованными автомобилями, были ей роднее московских проспектов, французская речь казалась милее русского языка, и первое время Таня демонстративно говорила по-русски с французским акцентом. Но довольно быстро она свыклась с мыслью, что Франция осталась в прошлом, вжилась в новую атмосферу, полюбила Москву. После летних каникул пошла в школу, обзавелась подругами и друзьями. Легко находила общий язык со своими сверстницами, была заводилой в детских компаниях, выделялась в своей среде и обычно занимала главенствующее положение, мягко подчиняя себе не только девочек, но и мальчиков. Когда на её двенадцатилетие пришли гости, отец с приятным удивлением обнаружил, что дочь выгодно отличалась от подруг.

– В ней угадывается элегантность будущей женщины, – сказал он жене. – Пожалуй, она будет сногсшибательно красива, когда подрастёт.

– Ещё бы! – жена многозначительно фыркнула. – Моя порода!

Сергей Анатольевич ухмыльнулся и подумал: «Порода! Эх, Люда, порода твоя ровно в столько оценивается, сколько денег я даю тебе на твою косметику, шубы и шёлковое бельё. Что бы ты представляла собой сейчас, если бы я не подобрал тебя в своё время в ночном клубе, где ты трясла на сцене своими молодыми сиськами?» Но вслух сказал:

– Да, с породой Таньке повезло.

Он провёл ладонью по открытой шее жены. Ему нравилось, когда Людмила забирала волосы наверх, у неё была удивительная шея, лебединая, нежная, влекущая. Пожалуй, в той молоденькой стриптизёрше в ночном клубе, о котором вдруг вспомнил Сергей Анатольевич, его привлекли именно шея и охапка поднятых к затылку каштановых волос, а не стройные ноги, не поджарый живот, не упругие груди. Он был тогда уже солидным бизнесменом, смотрел на юных девиц как на товар, и к Людмиле отнёсся поначалу также; но однажды обнаружил, что основательно привязался к девушке, и предложил ей, сам себе удивившись, стать его женой.

Он стиснул пальцы на шее жены.

– Сергей, прекрати, – она отстранилась от его руки. – Дети увидят.

– Дети, дети, – проговорил он, – сколько им, беднягам, ещё предстоит увидеть… Порода, говоришь?

Людмила бросила на него подозрительный взгляд:

– Что-нибудь не так?

– Всё так, дорогая. Всё именно так и никак иначе. В этом и есть мудрость жизни: всё идёт только так, как должно идти. Несчастлив тот, кто не понимает этого.

Он прошёл через комнату, где девочки, сбившись в кучку, ворковали о платьицах и туфельках. Таня сидела на диване, положив ногу на ногу, и беседовала с одной из подружек.

– Я буду путешественником, – убеждённо говорила она, водя руками перед собой и изображая тем самым неведомые дали чужих стран. – Когда вырасту, привезу бабочек из всех краёв света. У меня везде будут красивые бабочки за стеклом. И ещё повешу на стену много африканских масок с цветными перьями. Я очень люблю всякие маски. А тебе нравятся маски? Когда человек надевает маску, он перестаёт быть собой. Я прочитала это в одной книжке. Ты любишь читать? Нет? А я люблю читать и люблю истории, поэтому хочу стать путешественником. Только я не люблю летать на самолётах. Они похожи на консервные банки с крыльями.