Под цикадным деревом

Когда я вошла на кухню, мама взволнованно вскочила на ноги.

— Что случилось?

— Ты знаешь некоего Дженио? Кем он был для твоей семьи?

— Дженио? Нет. Я не знаю никого с таким именем. Раньше так сокращали имя Эудженио, вот и все, что я знаю…

— Тетушки рассказали мне, что Дженио и прадедушка Джанни договорились — пока не знаю, о чем именно, — но я практически уверена, что твой брат Лоренцо оказался в семье этого Дженио или Эудженио…

Мама обошла стол и положила руки мне на плечи.

— Чечилия, я рада, что ты хочешь найти Лоренцо, но подумай хорошенько, стоит ли идти до конца?

Я ошеломленно посмотрела на нее.

— Почему ты так говоришь?

— Лоренцо вырос сыном этого Эудженио. Скорее всего, теперь его зовут не Лоренцо. У него своя жизнь, родители, которые очень любили его…

Я не нашлась что ответить.

— Знаешь, в то время мы жили очень худо, еды не хватало, зимой мы не могли обогреться. Бабушки и дедушки, все четверо, очень волновались за нас. Вероятно, мои родители, твои бабушка Бьянка и дедушка Беньямино, решили отдать Лоренцо в другую семью, чтобы он вырос в достатке.

— Я понимаю, мама. Но не думаю, что лучшим решением было отправить Лоренцо жить в семью к одному из чернорубашечников. И я разузнаю, что толкнуло твоих родителей на такой шаг.

Глава 7

Верона, май 2005

Через полчаса отходит последний поезд до Брешии.

Нужно торопиться.

Мама с изумлением смотрела, как я встала на колени и заползла под стол. Странно, но теперь, когда кусочки истории собрались воедино, судьба Лоренцо казалась мне ясной как день.

Бьянка и Беньямино нуждались в деньгах. Лоренцо был их шестым ребенком, но первым и единственным сыном. Дженио, сторонник дуче[15], наверное, обещал дать прадедушке Джанни денег на восстановление фабрики по производству пасты в обмен на младенца. Иначе быть не могло: Нери пришел к дому Флавиани с заднего двора, увидел Дженио, вероятно, через французское окно и испугался. Он ведь был партизаном. А брюки у него испачкались грязью, потому что он нес дозор за городом. Этот Нери Фантони, богатенький мальчик, крепко дружил с тетей Эвтерпой. Если вспомнить, что в партизаны уходили совсем юными, им с тетей, скорее всего, тогда было лет по шестнадцать или около того. Это Нери сделал те рисунки углем, которые тетя оставила нам как самое важное воспоминание о себе. Я подумала об изображении площади Карриоле — как будто на нее смотрели с возвышенности: возможно, перед тем, как присоединиться к партизанам, Нери жил по соседству, в одном из самых высоких и красивых зданий района.

Тете Мельпомене пришлось бежать далеко за город, чтобы позвать его, в ночь, когда родился Лоренцо.

А тетя Эвтерпа, верная посыльная Нери, что она чувствовала, увидев Дженио у себя дома? Она наверняка молилась, чтобы Мельпомена и Нери притормозили, не стали опрометчиво врываться в дом, словно за ними гнались черти.

Но почему тетя Эвтерпа никогда не рассказывала о той ночи? Я знаю, что партизаны и их семьи неохотно говорят о прошлом, но… что-то здесь не сходится. Той ночью случилось что-то еще, и, готова поспорить, в тех событиях была замешана Роза.

Но сейчас все, что я могу сделать, — укрыться под моим славным столом. Я залезла под него не потому, что испугалась, а потому, что тетя Терпсихора раскрыла последнюю деталь. Она рассказала, что в ночь на 11 февраля 1945 года приглядывала за Уранией, моей мамой, которую уложили в кровать, где обычно спали Мельпомена, Урания и Терпсихора. Эвтерпа велела сестре выйти из комнаты, потому что Бьянка начала рожать. Терпси целый час просидела, заткнув уши, чтобы не слышать криков матери и грома приближавшейся бури. Она молилась, чтобы Урания не проснулась. Через час наступила тишина, которую прерывал только удивительно громкий плач Лоренцо.

Мой дядя родился живым. Терпсихора слышала, как прорезался его голос и эхом прокатился по дому. Вот и третья улика, а три улики — уже доказательство.

Тетя Терпси подождала еще немного, затем решилась выйти в коридор и оттуда услышала, что мама тоже плакала, но не от того, что была рада рождению шестого ребенка.

— Пожалуйста, Беньямино, — умоляла она на диалекте. — Не делай этого. Прошу тебя. Оставь его хотя бы на ночь, дай покормить его.

Разговор, который подслушала Терпсихора, шел о Лоренцо и о соглашении с Дженио, высоким мужчиной c сальными глазами. Теперь я знала.

Терпсихора вошла в комнату — ей хотелось посмотреть на младшего брата и утешить маму, — но заметила Дженио, стоявшего рядом с моим прадедом, и спряталась под столом.

Оттуда она услышала то, о чем только что мне рассказала, как будто это произошло вчера, а не шестьдесят лет назад. Если и есть что-то положительное в болезни Альцгеймера, так это то, что больные могут вспомнить события, произошедшие очень, очень давно. Человек забывает, когда в последний раз ходил в магазин, принимал душ или что ел на обед, но спросите о жизни в военные годы, и окажется, что его память все еще хранит эти воспоминания. И они всё еще болезненны.