Под знаком кометы

– Я бы заметил, – сказал тот, – что гораздо сильнее французских министров должен был пугать риск военного переворота, осуществленного каким-нибудь харизматичным генералом, провозгласившим себя Спасителем Отечества. Бывали, знаете ли, прецеденты – когда самая непотребная демократия через такие перевороты впадала в вопиющую военно-полицейскую деспотию. Так хозяева жизни спасают себя от народного гнева, подставляя под удар ничего не значащих статистов. А вот это уже будет не смешно. Диктатура латиноамериканского толка в Европе нужна нам даже меньше республики.

– Но все же единственная республика в Европе – это стыд и позор на наши монархические головы, – сказала императрица.

– Почему единственная? – удивился канцлер Одинцов. – А как же Швейцария?

– Швейцарцы – люди без амбиций, – отрезала Ольга. – Ты их не трогай, и они никого не тронут. Деньги из банка могут не отдать наследникам, если те не предъявят достаточных доказательств – это факт. Но и только. Ни организации политических убийств, ни попыток государственных переворотов, ни интриг, как бы разжечь войну поужаснее, с их стороны ждать не стоит. А с Францией уже были примеры подобного: то Робеспьер, то Наполеон Первый, то Наполеон Третий, то вот Клемансо – и каждый раз на нашу русскую голову.

– Робеспьера прикончили еще до того, как он успел доставить неприятности России, – сказал Одинцов, – но я, кажется, понимаю ход вашей мысли. По-латыни слово «Республика» обозначает «общее дело», но даже тогда, в позапрошлом тысячелетии, общим это дело было только для представителей патрицианских семей, заседавших в Сенате. Прямой аналог из нашей истории – Семибоярщина времен Смуты или наше ЦК КПСС при правлении Горбачева…

– Скажите, Павел Павлович, – с интересом спросила Ольга, – ежели древнеримский Сенат – это аналог Семибоярщины, то как Римская Республика смогла развиться в самое могущественное государство тогдашнего мира?

– Э нет, – покачал тот головой, – изначальный Сенат Рима совсем не походил на собрание избалованных бездельников, не поднимавших ничего тяжелее пергаментного свитка. Это были победители, полководцы, дипломаты и администраторы, которые силой оружия и продуманной политикой раздвинули границы своего государства от городских стен на половину тогдашней Ойкумены. И когда подобные качества из господ сенаторов стали исчезать, пришел Цезарь и учредил Империю. И тако же было с Советским Союзом нашей истории. Пока в Центральном Комитете Партии сидело поколение победителей, с боями прошагавшее под овеянными славой красными знаменами от стен Москвы до Берлина и Вены, СССР был грозен и несокрушим. Но как только их сменили люди глубоко вторичные, интриганы и наушники, рухнуло все и сразу, ибо они не умели биться даже за то, что считали своим, а уж попятить соседа с его земель для правителей времен Перестройки было и вовсе немыслимо. Что касается Семибоярщины, то предки сидевших в ней людей не создавали государство своими трудами и кровью. Великие государи Иваны Васильевичи Грозные, Третий и Четвертый, согнали силой оружия предков этой шоблы в одну большую кучу, обязав потомков бывших великих и удельных князей службой Московскому государству. Пережитки минувшей эпохи, не чувствовали они в себе ни сил, ни умений управляться с этой страной, а только гребли под себя кто сколько мог, как в старые времена.

– А какое положение было у вас там, в двадцать первом веке? – поинтересовалась Ольга. – Ведь там тоже, как считалось, была Республика – она была общим делом или нет?