Под знаком Вовки

Замечательно удивительный распорядок дня, как я и подозревала в самом начале, был чисто условным, обозначая границы дозволенного. Уже изначально это звучало странновато: 3-обед-3. Ага! Последний месяц мы засиживались до полуночи. Не все, конечно, но если все же - кто-то, то обязательно и я. Фаттахов только пенял мне, как неразумному дитяти, но не препятствовал, всё отлично понимая. И я понимала, и все тоже понимали. И это было правильно, но не по отношению к Вовке.

Нет, он не оставался голодным и обкаканным, его практически полностью взяла на себя Анна Евгеньевна, он быстро привык к ней. Очень обязательная, внимательная и понимающая женщина… Мне продолжало везти на людей! У Фаттахова были татарские корни и несоответствующие им имя и отчество, что объяснялось просто – Сергеем его назвали в честь отцовского друга, который то ли оказал неоценимую услугу, то ли даже спас кому-то жизнь. Шеф объяснил скомканно, не уточняя подробностей. С отчеством могло быть что-то подобное. Анну я не пытала по этому вопросу. Вдруг опять семейная тайна?

Не блондинка, но русая, чуть полноватая, но не оплывшая, эта женщина, стала для нас незаменимой. С ней иногда было комфортнее, чем с мамой. Во всяком случае она не пыталась контролировать все, до чего дотянется и диктовать, как нужно. Понятно, что делалось это для моего блага, но…

Вовка заболел, несмотря на хороший уход и все условия – и квартирные, и питание с грудным кормлением. Он много гулял на улице, но я уверена, что простыл не на прогулке.

Мой ребенок вот так серьезно болел первый раз. И кто не знает эту простую истину? Правильно – все дети болеют, нарабатывая иммунитет. И я это знала, и даже была грамотно подкована – теоретически.

Поэтому не знаю, как так получилось, но я буквально сошла с ума. Это было ужасно – горящий от температуры Вовка. И страшно, и больно – осознавать, что ты бессильна взять на себя его боль. Что ничем не можешь помочь сразу, сиюминутно, разве что снять температуру… а она поднималась выше 39. Я слушала врача… Господи – личного, получается, врача, и никак не могла успокоиться. Истерика? Я не знаю! Но накрыло сильно.

Нет, я не плакала, даже держалась будто бы ровно и прилично, но внутри!..

Я буквально отрывала себя от сына, чтобы отойти всего на минуту, по необходимости. Обрывая руки, часами носила его, придерживая вертикально – так ему легче откашливалось. Гладила горячее тельце, понимая, что легко отдала бы за него жизнь. Обтирала его, делала прохладные компрессики на лоб, а чуть позже согревающие на грудку. Успокаивала, когда он плакал, шептала ласковые слова и пела дрожащим от усталости голосом песенки, баюкая. Практически не спала, прислушиваясь к его дыханию и вскакивала, стоило ему заворочаться. Стояла рядом, сонно пошатываясь и ожидая – уснет или опять раскашляется. Отходила на цыпочках, ложилась, стараясь не скрипнуть и проваливалась в забытье, чтобы через минуты вскинуться от того, что изменился характер сопения из кроватки. Или от страха, что он раскрылся.

Подменить себя Анне Евгеньевне я не разрешила – смысла не было, все равно я маячила бы рядом. Тем более, что Вовка ничего не ел, кроме грудного молока - понемногу совсем, но часто. А я дико радовалась, что не успела полностью отлучить его от груди, хотя уже собиралась.

Тяжелый период затянулся на несколько дней, да и потом Вовка долго выкарабкивался, хотя я до последней запятой выполняла врачебное предписание.

В общем, когда он пошел на поправку, я чувствовала себя тоже будто после затяжной болезни. Высохла до состояния рыбьего скелета, хотя и толкала что-то в себя, беспокоясь о молоке. Волосы секлись и потускнели, кожа на щеках и руках шелушилась, глаза запали и напоминали кроличьи, а они, как известно, розовые.

Выглядела я неважно, но чувствовала себя на удивление неплохо. Слабость и усталость были, конечно, но внутри… будто вышел наружу и вскрылся нарыв – давний, болезненный и не поддававшийся лечению.

В первый раз, когда после болезни мы ненадолго вышли на прогулку, к нам с Вовкой подошел Фаттахов. Сразу, целенаправленно, будто специально ожидал. И я насторожилась.

- Вы надолго, Саша? Сколько Аня разрешила гулять? – осторожно поинтересовался он.

- Минут пятнадцать для начала. Тихо и морозец слабенький.

- Хорошо… можно тогда и я вместе с вами? – погладил он по шапке Вовку. Тот вздохнул и печально моргнул, отводя взгляд. Ему интереснее был снег и разноцветные машины на парковке.

- Почему - нет? Присоединяйтесь, - еще сильнее напряглась я.

- Ты слишком тяжело перенесла его болезнь. Ты хорошая мама, Саша, но…

- Откуда - хорошая, Сергей Константинович? – горько усмехнулась я, - сбросила практически годовичка на чужого, по сути, пускай и хорошего человека. А заболел он и у меня крыша съехала. Вы из-за этого, да? Это Анна...

- Я просто беспокоюсь, - остановил он меня, - за Вову, за тебя, за Полину и за Матвея тоже… ты же видела, знаешь? Вы все мне небезразличны…