Подари себе рай (Действо 2)

Март. По твоему настойчивому совету поступила я в заочную аспирантуру. Ясное дело, это для тебя не новость. И то, что я за год сдала кандидатский минимум - тоже. Новость вот что - мой научный руководитель профессор Войтович (ты его должен помнить, он был у нас однажды в гостях) дал мне на выбор несколько тем и я остановилась на такой: "НЭП в переходный период пятиукладной экономики". С третьего захода утвердил он мой план и я приступила к работе. А десять дней назад ко мне прибежала его жена Раиса Соломоновна. В ту ночь профессора Войтовича, зав кафедрой экономики Плехановского института, ученого с европейским именем, арестовали. Оказывается, до двадцать первого года он был меньшевиком, а главное - имел личные отношения с Троцким. Я пыталась связаться с Никитой Сергеевичем. Дома никто не отвечал - видимо, они на даче, а дачного телефона я не знаю. В МК ответ один - товарищ Хрущев занят. Наконец, вчера прорвалась. Он меня выслушал, помолчал. Потом говорит: "Знаю. Прокурор согласовывал со мной санкцию на арест. Войтович признался, он - английский шпион. И к тому же не раскаявшийся троцкист". И знаешь, говорил он все это чужим голосом холодным, далеким, прокурорским. Закончил он тем, что заявил: "Скверного научного руководителя вы себе выбрали. Мы подберем для вас достойную замену. И советую - больше в это дело не соваться". Так и сказал - "не соваться". Как будто для меня самое главное диссертация. А человек? Войтович такой же английский шпион, как я королева Великобритании. Рассеянный, полуслепой, дряхлый старик, ходит с палочкой, скверно слышит. Из дома в институт и из института домой его возит один и тот же таксист. Забыла - еще Хрущев сказал, что раскрыты многочисленные связи и контакты Войтовича. Спросил бы у этого таксиста. Он уж точно рассказал бы о многочисленных связях и контактах восьмидесятилетнего агента международного империализма.

Письмо пересылаю со знакомым дипкурьером. Прочтешь - уничтожь.

Май. Приехала к нам из твоего села девушка, очень милая, скромная, зовут Соней. Приехала с письмом от твоего брата Федора. Это дочь его соседа Гната. Сам Гнат и вся его семья умерли с голода. Соня чудом уцелела, а деваться ей некуда. Конечно, я взяла ее к нам домработницей. Каких только ужасов она ни порассказала о голоде на Украине. Приведу лишь некоторые случаи. Украiньску мову не разумею, сам знаешь, потому даю лишь русский пересказ:

- Ох, тетечка Мария, целое море горя людского затопило наши хаты и пашни, наши сердца и души. И куда ни глянешь, всюду смерть стоит со своей косою наготове. Нигде не брешет собака, не мяучит кот - всех поели, а которые живые остались, те спасаясь сбежали в поле да в лес, одни вороны, злющие, голодные, летают над селом, ждут падаль и человечину. А Сильченки, чья хата у выселок съели Степку, ихнего батрака. И дед Сильченко, и его старший сын Гаврила лишились ума и друг дружку вилами закололи. Так милиционеры этих мертвяков и бабу Ганну и тетку Василису и всех детей на одной подводе в район увезли. А в соседнем селе Бодрицы голова Драченко согнал всех, и старых и малых, и свою жинку с детками в большой панский хлев, все двери запер и поджег. Мальчишка, который сбежал, слышал, как он сказал: "Чем так мучаться, лучше всем миром на тот свет". Пришел в управу и повесился. В Родимцах сход решил всем сняться и уходить в город. Полтавский голова приехал, стал их отговаривать. Его провели по селу, показали дома, где вымерли целые семьи, и хоронить некому. Он все равно, талдычит свое, селяне ни в какую: "Не хотим добровольно идти на погост, уйдем в город". Тогда пришли солдаты и всех постреляли. Не отправляй меня, тетечка, назад на верную погибель, я все что хочешь для тебя буду делать - стирать, готовить, штопать, за дитем ходить. Хочешь ножки тебе буду мыть и спинку чесать. Рабой на всю жизнь буду верной. Только не прогоняй меня, сиротинку. Христом Богом молю!"