Подарок из страны специй

Отделу русского языка точно ничего не светило – он занимал две небольшие смежные комнаты, которые ютили семь расшатанных редакторских столов, два чахлых фикуса, одну ни разу не зацветшую от мрака чайную розу и внушительную полку с собранием сочинений программ русского языка. Катя сначала расстроилась, что сидит не в основном здании, а потом прочувствовала прелесть изгойного существования. Во-первых, в течение рабочего дня можно было не раз прогуляться и подышать свежим воздухом, якобы отпрашиваясь в основное здание то в библиотеку, то в студию, а то и на обед. А во-вторых, что немаловажно, по дороге всегда приятно было заскочить в фабричный гастроном на улице со странным названием Землячка. На Землячке часто давали венгерских кур, которые в Москве считались большой редкостью. Не то что наши, исконно родные и анорексичные, прикрытые плотной коричневатой бумагой, не те синюшные, чьи длинные и местами очень волосатые ноги бесстыдно вываливались из авоськи, норовя при любой возможности зацепиться за что-нибудь никогда не деланным педикюром, и не те, на чьем маленьком трупике через всю дохлую курью грудь синими чернилами был написан непонятный иероглиф. Куда такую ни положи – обязательно что-нибудь свешивалось: голова ли на тонкой немощной морщинистой шейке, ноги ли… Нет, у венгерских не свешивалось ничего! Они были беленькими, кругленькими, упитанными, со спрятанными ручками-ножками и, главное, уже запакованными в целлофан! Они были как мячики и назывались ласково – бройлеры. Самое удивительное, что все они весили одинаково – где такое вообще было видано? – ровно по килограмму. И стоили всегда тоже одинаково – три рубля сорок копеек. Венгерские куры постоянно вызывали ажиотаж и повышенное роение покупателей. А провести рабочий день в очереди за одной такой венгеркой было намного приятнее и полезнее, чем придумывать сценку с идиотскими диалогами, которые чем тупее, тем правильнее:

– Марта, я хочу купить русские сувениры. Что тебе нравится?

– Мне нравятся матрешки. А тебе?

– Мне нравятся самовары. Они очень оригинальные.

– Я куплю матрешки маме и подруге.

– А я куплю самовар брату.

– Дайте, пожалуйста, две матрешки и самовар.

– Пожалуйста.

Пожалуйста-то пожалуйста, но Кате казалось, что она хиреет и тупеет день ото дня вместе с этими матрешками, боясь перейти на такой примитивный язык и в жизни. Но начальницу тексты неустанно радовали – примитивность была ее коньком!

– Меня зовут Герберт. Я учу русский язык, я хочу хорошо говорить по-русски, потому что я хочу работать в России. Сегодня я учу творительный падеж. Так… Что я ел сегодня? На завтрак я ел хлеб с маслом и пил кофе с сахаром. Правильно? Смотрим таблицу. Да, правильно.

На обед я ел суп, картофель с мясом, пил чай с лимоном. Правильно? Смотрим таблицу. Да, правильно. На ужин я ел бутерброды с колбасой и с сыром и пил чай с тортом. Правильно? Да, правильно.

– Учим дальше… У меня есть собака. Ее зовут Рэкс. Рэкс – это он, но собака – это она. Вечером я гулял с собакой или с собаком? Смотрим таблицу. Нужно: с собакой или с Рэксом.

Понятно.

– У меня есть друг. Его зовут Степан. Можно – Стёпа. Значит, я ходил в кафе со Стёпом? Правильно? Нет, неправильно. Нужно – со Стёпой, как с Ириной, Галиной…

– Интересно! Очень трудный русский язык. Буду учить дальше.

И из этих бестолковых сценок потом собирались уроки и записывались в студии профессиональными актерами, чтобы красиво и доходчиво донести смысл до иностранных ушей. Такими диалогами Катя и жила, не получая никакого удовольствия от того, что она делает, и не чувствуя при этом ничего – ни призвания, ни радости, один сплошной долг отработать зарплату. Обучала она иностранцев русскому языку с большой, надо сказать, неохотой. Скучнейшее это было занятие, выматывающее, какое-то безысходное и отнимающее тем не менее все силы!