Подарок китайца

— В прошлом году мной овладело странное желание. Я хотел встретить утро Нового года одиноко, стоя на какой либо горной вершине в самом сердце Альп.

Вы знаете, что высокогорный поход в январе — не шутка, и дело идет о жизни и смерти. Но мысль эта неотступно владела мной. Я не хотел даже брать с собой проводника, чтобы не нарушать торжественности этой минуты. Почтенный священник, у которого я жил в этой хорошенькой, погребенной под снегом тирольской деревушке, напрасно пытался отговорить меня. Взволнованный, пошел он проводить меня немного, когда я в канун Нового года отправился в путь, закутанный и снаряженный, как полярный путешественник.

Если все пойдет хорошо, то я после полудня буду уже высоко, — в горной хижине посреди огромной снежной котловины. Там я найду запас провианта для путников, отдохну, возможно, посплю около десяти часов и утром рано выйду в путь с фонарем, — и не больше чем через час я буду стоять, гордый и одинокий, на вершине ледника…

Но дорога оказалась необычайно утомительной. Снег был рыхлым, как каша, и я проваливался по колено на каждом шагу, многие крутые откосы я должен был вообще обходить далеко кругом из опасения снежного обвала, мне приходилось, пробивая себе дорогу, разгребать толстый слой снега или вырубать ступеньки в голом пласте фирна — короче говоря, несмотря на прозрачно-ясный и сухой ледяной воздух, мне было жарко, и я промок до костей, когда я, наконец, спустя час, очутился в ледяной котловине, окруженной скалами и ущельями, где находилась хижина.

Было уже около четырех часов пополудни, — довольно поздно. Но впереди не предстояло никаких трудностей. Не более получаса по прямой дороге, и я буду уже стоять перед самой дверью.

И тогда перед собой я заметил нечто, при виде чего мне показалось, что мое сердце сжали пять смертельно холодных пальцев.

Привидение? Нет! В глубоком, глухом молчании полз клок тумана, подобие призрака в далеко развевающемся покрывале, медленно и бесшумно полз он по снегу. Другие подобные же призраки, сотканные из воздуха и воды, двигались за ним, целое войско страшилищ клубилось, выползая из боковой расселины в уже почти ночном полумраке. Они переплетались, догоняя друг друга и царившая среди них тьма быстрыми волнами окружала меня. Все смешалось перед моими глазами. Серые, молочно-белые, сумерки обволакивали меня, как ночь, — я очутился в тумане.

Но как можно было держаться направления когда уже на расстоянии трех шагов ничего нельзя было различить, и я, изнуренный и без помощи, должен был пробивать себе дорогу сквозь бездонный снежный покров? Не прошло еще и десяти минут, как мной овладела неодолимая уверенность в том, что я иду по ложному направлению, и мне следовало бы держаться значительно правее.

Я свернул направо, — но там я очутился перед отвесной, теряющейся в тумане снежной стеной, за которой, я это точно знал, не могла находиться дорога к хижине.

Итак, я заблудился… Я повернул назад… но, Бог знает, как это случилось… я не мог различить своих собственных следов в этих бесконечных, безмолвных волнах тумана, быстро надвигавшихся на меня. Мне казалось, что я теперь отошел слишком далеко влево — я опять описал дугу, провалился по грудь в снег и попал одной ногой по самое бедро в яму наполненную ледяной водой. Наконец, я нашел место, где снег был плотнее, огляделся и увидел перед собой ту же самую отвесную снежную стену, которую я видел полчаса тому…

Так стоял я и смотрел, разгоряченный, выбившийся из сил и возбужденный, как человек во время рукопашного боя. И это, действительно, был бой с невидимыми, коварными привидениями, окружавшими меня. Бой не на жизнь, а на смерть.

Но надежда все же еще теплилась во мне, я — неблагоразумно, как мне тогда казалось, — несколько дней тому назад рассказывал о моем плане подъема на ледник. Слух об этом мог распространиться по деревне в долине, где, как я знал, находились еще и другие, неизвестные мне зимние туристы. Чувство подражания и азарта в альпинизме, как и во всяком спорте, очень сильно развито. Может быть какая-нибудь группа туристов захочет сыграть со мной шутку и одновременно со мной подняться завтра утром на вершину ледника. В таком случае они должны были раньше меня попасть в хижину, которая должна была находиться где-нибудь поблизости от меня.

Снова начал я свои блуждания. Найду ли я теперь хижину? Это было делом случая. Я знал, что если я даже буду идти по нужному направлению, то в этих плотных, темных клубах тумана я могу пройти в трех шагах от хижины, не заметив ее.

Но о нужном направлении не могло быть и речи. Я едва мог теперь различить землю, я спотыкался, скользил по снежным буграм, проваливался в ямы и трещины и полз дальше и дальше в надвигающейся темноте ночи.

Бог знает, как долго это продолжалось. Как во сне двигался я вперед, только чтобы не окоченеть, стоя с раскрытым ртом и полузакрытыми глазами и тяжелой, тупой болью в груди. Кругом был уже полный мрак. Внезапно я остановился — мне показалось, что вдали прозвучал чей-то голос и послышался звонкий смех…

— Алло! — закричал я, как мог громко.