Читаем Подарок от кота Боба. Как уличный кот помог человеку полюбить Рождество полностью

Наверное, в те годы она хорошо зарабатывала, потому что поездки были не из дешевых. Мы летали в Америку и Таиланд, в Сингапур и на Гавайи. Кое-что мне запомнилось особенно ярко. Как-то раз мы летели из Австралии на Гавайи и пересекли международную демаркационную линию суточного времени, то есть, фактически, вернулись в прошлое. Мы улетели двадцать шестого декабря, но когда прилетели на место, на Гавайях еще праздновали Рождество. Получается, я встретил его два раза. Наверное, это было здорово и я отлично повеселился, но, к сожалению, почти ничего не запомнил.

Впрочем, даже во время этих поездок я чаще всего был предоставлен сам себе.

Как-то раз мы встречали Рождество в Лас-Вегасе. Я почти все время просидел в номере, пока мама пропадала в казино. Делать было нечего, и я тупо пялился в телевизор. Проблема в том, что телевидение в отеле было платным, поэтому я все праздники смотрел один-единственный бесплатный канал, по которому транслировали анонс рождественского выступления Долли Партон. Представляете, какой кошмар? Я до сих пор иногда просыпаюсь в холодном поту, и в ушах у меня звучит пронзительное «Как дела, ребята?».



Еще мы побывали в Нью-Йорке. Поездка обещала быть на редкость увлекательной, но маму свалил тяжелый приступ мигрени, и мне пришлось за ней ухаживать. Кажется, я целую вечность просидел в комнате с наглухо задернутыми шторами. Один момент мне запомнился особенно ярко: озверев от скуки, я спрятался за плотными занавесками и стоял, прижавшись лицом к стеклу. За окном падал снег и сиял огнями Нью-Йорк – я на секунду словно оказался в фильме пятидесятых. Наверное, это самое волшебное рождественское воспоминание, которое я вынес из своего детства.

Были и другие, но далеко не самые приятные воспоминания. Например, во время одного длительного перелета я умудрился пролить на свой новый синий костюм целый стакан апельсинового сока. Мы летели бизнес-классом (понятия не имею, где мама достала деньги на билеты), и стюардесса повела меня переодеваться в хвост самолета. Пока меня не было, мама уснула. Когда я попытался пройти обратно, путь мне преградил высокий стюард, похожий на Барака Обаму. Не обращая внимания на мои слова, он настойчиво пытался усадить меня в эконом-классе. Помню неприступное выражение его лица и то, как он резко задернул передо мной занавески. Было такое чувство, будто меня наказывали за саму мысль о том, что я могу принадлежать к состоятельным людям, летящим бизнес-классом.



Как же он смутился, когда с четвертой попытки мне все-таки удалось прорваться к маме и проскользнуть в кресло рядом с ней! Мама спросонья никак не могла понять, что случилось. Потом она заверила стюарда, что я действительно пассажир бизнес-класса, но он, кажется, так до конца этому и не поверил. Думаю, случай в самолете в некотором роде определил всю мою дальнейшую жизнь. В глубине души я до сих пор чувствую себя мальчиком, по ошибке оказавшимся по ту сторону занавески. Никто не хочет, чтобы я разрушил их уютный мирок, да и сам мир воспринимает меня как чужого.



Не хочу показаться неблагодарным, не думайте, что я в чем-то обвиняю свою мать. Ей приходилось решать кучу проблем, а я был далеко не самым простым ребенком. Наверное, мама думала, что путешествия пойдут мне на пользу, позволят посмотреть мир и набраться приятных впечатлений, но я воспринимал их совсем иначе. У меня было чувство, что мама, устраивая такие праздники, пытается компенсировать свое отсутствие в моей жизни в течение всего года. Она не понимала, что мне не нужны ни пятизвездочные отели, ни полеты бизнес-классом. Я просто хотел больше времени проводить с ней дома, в нормальной семейной обстановке. А еще я хотел, чтобы меня любили.



Когда мне было десять или одиннадцать лет, мы года на два вернулись в Англию. Несмотря на переезд, Рождество так и осталось для меня довольно грустным праздником. Правда, теперь на то были другие причины. В первый год все вроде бы прошло неплохо: я отмечал Рождество вместе с отцом, его тогдашней женой Сью и трехлетней Каролиной. Думаю, в моей жизни это был самый нормальный праздник, с традиционным обедом за большим столом, обменом подарками и телевизионными шоу. Я наслаждался чувством принадлежности к большой семье и радовался тому, что отец рядом, а не на другом конце света. Но какое Рождество в кругу родных обходится без ссор? По пути к отцу мама купила на заправке куклу в подарок Каролине. Когда ее клали на спину, кукла плакала: «Уааа…» Моя сводная сестра была тогда совсем маленькой, и я поддразнивал ее – мне нравилось, когда она хныкала, как игрушечный пупс. Отца это очень раздражало. «Джеймс, прекрати!» – рявкал он то и дело. Наверное, уже тогда он понимал, что со мной не все в порядке.



Двенадцать месяцев спустя многие пришли к тому же выводу, и следующее Рождество я встречал в детской психиатрической больнице в Западном Сассексе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее