— Какой термин предпочитаешь ты?
Я опускаю глаза.
— Влагалище.
Он смеется.
Я резко поднимаю голову. Смеясь он кажется моложе, беззаботнее и выглядит как-то по-другому.
— Влагалище — это попытка холодного интеллектуального разума превратить невероятно таинственную и красивую часть тела в обычный другой орган. Типа почки или печени. Влагалище, мотылек, не является подходящим сосудом для члена. Влагалище сухое. Ты не можешь его раскрыть и отсосать. Или взять пальцами, когда из него будет вытекать сок. Влагалище, именно этот термин, ты найдешь в учебнике биологии.
Он подается вперед, я завороженно наблюдаю за ним.
— Теперь, насчет п*зды. Это совсем другая игра. Она сладкая, красивая и жаждущая. Очень сильно желающая, очень жаждущая. Поэтому, если ты называешь свою п*зду влагалищем, это означает одно — ты никогда не трахалась до умопомрачения с мужчиной.
Я с гневом выпаливаю:
— Меня уже трахал до умопомрачения мужчина, большое спасибо.
— Мы скоро узнаем так ли это, да?
Он делает глоток шампанского.
— За твое образование.
Я отказываюсь присоединиться к его тосту.
В коридоре слышится какой-то шум, дверь открывается. Появляется все тот же мужчина с двумя блюдами. Он ставит передо мной глубокую тарелку с супом.
— Лук-порей и картофельный суп с крем-фрешем, — вежливо произносит он.
Я поднимаю глаза на Николая Смирнова. Он наблюдает за мной, но его взгляд прочитать я не могу. Это явно не простое совпадение.
Я поднимаю глаза на мужчину, обслуживающего нас.
— Я не хочу есть. Я не буду.
До сих пор его лицо не выражает ничего, но от моего отказа в его глазах появляется удивление. Но он тут же берет себя в руки, удивление исчезает, он хочет забрать мою тарелку с супом.
— Оставь, Григорий. — Его голос, как звук хлыста в огромной комнате.
Григорий замирает, затем выпрямляется, почтительно кивает и покидает комнату, не глядя на меня.
Я жду, пока он выйдет, а потом говорю:
— Это же не совпадение, что мне подали мой любимый суп, не так ли?
— Конечно, нет, — мягко соглашается он.
— Как ты узнал?
— Узнал мой начальник охраны.
Григорий входит с корзиной хлеба. Он протягивает ее мне, чтобы я могла выбрать, но я отрицательно качаю головой.
— Положи кусок хлеба из разных злаков ей на тарелку, — говорит Николай.
Мужчина послушно выполняет, я же сжимаю кулаки под столом. Он идет к Николаю, тот выбирает булочку, и опять удаляется. Николай разламывает булочку и запах свежеиспеченного хлеба распространяется по комнате. Мой рот наполняется слюной. Николай намазывает булочку маслом. Я перевожу взгляд с хлеба на его лицо.
— Ты собирал на меня информацию?
— Естественно. А как ты себе представляешь, смог бы я быть тем, кем являюсь, если бы ничего не про кого не знал?
Я облокачиваюсь на спинку стула, злясь.
— Что еще ты знаешь обо мне?
Он откусывает булочку. У него красивые прямые зубы.
— Я знаю, что ты принимаешь таблетки.
У меня челюсть падает вниз.
— Откуда ты знаешь?
Он жует.
— Чему бы ты поверила больше? Что мой охранник видел контрацептивы в твоей сумочке, или кто-то рылся в твоем мусорном мешке несколько недель подряд.
Я с удивлением пялюсь на него.
— Что? Ты заплатил человеку, чтобы он рылся в моем мусоре?
Он берет ложку.
— Почему тебя это так удивляет? Целый штат людей, работающих на Восточноевропейскую мафию, регулярно просматривают мусорные мешки лондонцев. Вот почему не следует разрывать свои банковские выписки на четыре части и бросать их в мусорный мешок.
Я от потрясения, даже вздохнуть нормально не могу. Он знает сколько денег на моем счету! От этого я прищуриваюсь.
— Но твой охранник не мог узнать о моем любимом супе, роясь в моих мусорных мешках, так ведь?
— Нет. Может ты упоминала об этом в своей почте или при телефонном разговоре.
Я с недоверием смотрю на него.
— Кто-то прослушивает мои телефонные звонки и читает мои личные письма?
Он перестает есть и смеется. На самом деле, смеется.
— Ты, очевидно, не восприняла откровения Сноудена серьезно. Кто-то всегда подсматривает и подслушивает, Стар. На этот раз им оказался один из моих людей.
— Подсматривающий?
— Боюсь, что мой начальник службы безопасности относится к своей работе очень серьезно.