Подчини меня нежно

— Я расскажу тебе маленькую сказку, — с готовностью кивнул Макс так, словно только и ждал этого вопроса, — Жил-был мальчик, было ему двадцать с небольшим лет и работал он… скажем, в банке, программистом. Жилось ему скучно, иногда даже грустно. Он очень хотел найти идеальную девочку, такую принцессу, жениться на ней, а потом стать большим начальником и чтобы все долго и счастливо. Но девочки, которым нравился тот мальчик, почему-то совсем не нравились ему, а те, которые нравились, не спешили отвечать взаимностью. И даже когда ему отвечали, мальчик вдруг начинал так переживать и так бешено ревновать, что превращался почти что в чудище. Девочки тогда пугались и разбегались кто куда. Закручинился мальчик, стал рассеянным, работал плохо, и вся жизнь вся покатилась под откос. И вот однажды понял он внезапно, что хуже-то, в общем, некуда, и если рисковать, то более удачного момента, возможно, и не найдешь. Так и решил мальчик бросить работу. Написал в один день заявление и побежал записываться на курсы психологов. Три года перебивался случайными заработками, жил бедно: хлеб, вода, потертые джинсы, да доширак в придачу. Но оттого было хорошо мальчику, что учиться ему нравилось, и чувствовал он, что идет туда, куда ему надо, словно зовет его что-то оттуда. Машет, говорит чудесным голосом: «Иди сюда, мальчик, тут тепло и хорошо».

Макс взмахнул вилкой, и я засмеялась. Он рассказывал о своей жизни так увлеченно и вдохновенно, что я видела все, словно в кино и на самом деле представляла какую-то сказочную атмосферу. Его лицо светилось, живо отражая каждую деталь рассказа, глаза смешно выкатывались на слове «чудище», прикрывались от удовольствия при мысли о «долго и счастливо» и сияли, когда он говорил о своем призвании.

— А потом?

— Ну, а потом решил он открыть свою консультацию, клиентов стал искать. Долго ли, коротко ли, помещение купил, машину хорошую. Теперь, говорят, клуб еще открыл непотребный какой-то, но это, наверное, привирают, — сказал Макс и подмигнул.

А я сглотнула, вмиг вообразив себе, что лет через пять-десять вполне могу стать художницей и зарабатывать своим творчеством. Что, если это на самом деле возможно? Могу же я научиться за пять лет, если начну прямо сейчас? Могу или не могу?

— Можешь, Лиза, — снова улыбнулся Макс. — Ты точно можешь.

Я засмеялась и немного поежилась:

— Меня пугает, когда ты читаешь мысли, — призналась я сдавленным голосом.

— А мне нравится, когда ты немножко боишься, — сказал Макс, и его глаза стали такими, что я почувствовала, как все тело вздрагивает и просыпается, откликаясь на этот зов.

— Макс, — прошептала я, со звоном роняя вилку в тарелку.

— По поводу завтра, — сказал он совсем другим тоном, — ты приедешь в клуб?

— Да, — тихо сказала я, невольно кивая.

— Хорошо. Я оставлю для тебя пакет на охране, ты наденешь то, что будет внутри, и пройдешь внутрь. Я буду у бара ровно в десять. Опоздаешь — выпорю прям там, — негромко сказал он, не отрывая взгляда от моего лица.

— Да, мастер, — ответила я еле слышно, словно погружаясь в какое-то оцепенение, как загипнотизированная.

— Никаких туфель. Никаких трусиков. Никаких дерзостей.

— Да, мастер.

Все в том же трансе я молча наблюдала, как Макс расплачивается по счету и встает. Очнулась только когда он наклонился, чтобы поцеловать меня в губы, но не успела ни сказать что-нибудь, ни спросить перед тем, как он стремительно вышел из кафе.

Наутро следующего дня я почему-то начала здорово нервничать. Никакого особенного повода не было, но я, с одной стороны, ужасно не хотела идти на работу, словно кто-то внутри меня уже мысленно уволился и вообще не понимал, почему мне надо там быть. А с другой, что казалось особенно забавным мне самой, я волновалась об одежде, которую Макс обещал приготовить для меня. Я очень боялась, что там будет что-то настолько непристойное, что сделает этот вечер некомфортным для меня — нечто вроде абсолютно прозрачного балахона вроде тех, которые я видела на других девушках в клубе или каких-нибудь кожаных полосок, не только ничего не скрывающих, но и подчеркивающих интимные зоны.

«Никаких туфель, никаких трусиков, никаких дерзостей», — проигрывало мне внутреннее радио угрожающим голосом Макса почти весь день. Допустим, с первыми двумя пунктами я справлюсь. Но что, если у меня снова вырвется «ты» вместо «вы» или я назову его по имени? Это будет сочтено за дерзость или нет? И что мне за это будет?

При каждой мысли об этом мое тело реагировало сильным возбуждением и легкой паникой одновременно, и к вечеру мне пришлось снять трусики, не доходя до клуба — еще на работе, поскольку они стали совершенно мокрыми. И, хотя об отсутствии белья под плотной юбкой никто не мог догадываться, мое возбуждение и нетерпение лишь усилилось — так, что я не выдержала и почти без объяснений, в наглую, смылась из офиса на полтора часа раньше обычного.