Подёнка

Прист сглотнул. Он уже чувствовал, что сердце начало биться быстрее, чувствовал, как тело реагирует на прикосновение ее рук. Что-то странное прозвучало в тоне, которым она задала вопрос, ответ на который наверняка для нее очевиден. Это было больно? Взгляд скользнул по ее плечам, шее. Халат подчеркивал округлости ее тела. Его полы были запахнуты так, что на груди оставался глубокий вырез и легко угадывалось, что под ним ничего нет – только ее великолепная кожа. Приста бросило в жар, его плоть под полотенцем напряглась.

– Джессика… – начал он.

Чарли собирался остановить ее, отстранить ее руки, но прикосновение ее пальцев к его руке возбуждало. Она обхватила пальцами запястье (возникла острая боль, как она наверняка и ожидала), потом подняла его руку и положила на свою обнаженную грудь.

– Джессика, подожди.

Женщина шумно вздохнула, когда ладонь коснулась ее кожи, и потянула его руку вниз, под халат. Полы раскрылись, и Прист взял в руку одну из ее грудей. Их губы встретились, сначала они касались друг друга осторожно, потом более страстно. Они целовались все более и более жадно, и когда ее язык проник в его рот, а рука сдернула с него полотенце, Приста охватило желание. Его захлестнула жаркая хмельная волна, кровь в жилах устремилась вниз, в то время как Джессика обвила ногой его бедро.

– Я явилась сюда отнюдь не за этим, – выдохнула она, больно укусив его в шею и подталкивая все ближе к кровати.

– Ты совсем не умеешь врать, – чуть слышно прошептал Чарли.

– Это правда! Я тебя не хочу.

Сердце стучало как бешеное. На мгновение Присту показалось, что Джессика, возможно, и впрямь говорит правду, потому что она вдруг оттолкнула его, и ее ногти впились в его руки у самых плеч. Он попытался снова поцеловать ее, но она уклонилась и вместе с ним упала на кровать, так что он оказался на ней.

– Джессика, подожди!

Ее следующий маневр был точен, как борцовский прием. Джессика перевернула его сначала на бок, потом на спину и оказалась сверху. Чарли быстро отодвинулся в глубину кровати, она последовала за ним и, оседлав его тело, сбросила с себя халат. Она сидела на нем, и он был в полной ее власти.

– Ты точно знаешь, чего хочешь? – тяжело дыша, проговорил Чарли.

Джессика улыбнулась пленительной, завораживающей улыбкой, потом взяла в руку его пенис и вставила в себя, блаженно застонав и прижавшись к его телу, чтобы он вошел в нее как можно глубже. Она начала ритмично двигаться на нем, доставляя себе удовольствие и испуская тихие стоны наслаждения. Чарли сосредоточил внимание на ее лице, которое она, закрыв глаза, обратила к потолку, в то время как его руки скользили по ее бедрам и животу к грудям.

Когда ритм движений стал быстрее, а стоны громче, он притянул ее голову к себе, чтобы целовать лицо. Он чувствовал, как в них обоих нарастает возбуждение, как приближается оргазм.

– Ты точно знаешь, чего хочешь? – задыхаясь, прошептал он.

Она заворчала, как зверь. Еще несколько сладостных толчков довели Приста до исступления, и только после этого она тяжело выдохнула ему в ухо:

– Да.

Чарли проснулся глубокой ночью. Обычно он спал менее пяти часов или даже всего три, когда работал над каким-нибудь особенно крупным делом. Он не страдал бессонницей, просто не ощущал потребности спать столько, сколько спит большинство людей, и поэтому не удивился, пробудившись в темной комнате, освещенной только лунным светом, проникающим снаружи через щель между плотными шторами.

Рядом с собой он чувствовал теплое тело Джессики, ее грудь слегка вздымалась в такт ровному дыханию, которое присуще сну. Чарли встал с кровати осторожно, чтобы не разбудить ее, и, светя себе экраном смартфона, отыскал свою одежду. Его пиджак лежал на полу. Он не стал надевать ботинки, ведь бо́льшая часть полов в «Дауэр-хаусе» была застлана коврами.

В коридоре горел свет – может быть, его включили ради него, а может быть, он горел здесь всегда. В душе у Приста поселилась тревога. Он не любил вторгаться в личное пространство других. Но вряд ли кто-нибудь еще сейчас не спит или встанет в ближайшие несколько часов, к тому же он догадывался, что в конце коридора есть маленький кабинет, где есть телевизор. Дойдя до его двери, он остановился и прислушался. Телевизор был включен. Слышались буханье и нестройные голоса, полные страха. Потом треск ломаемого дерева и истошные вопли, от которых стыла кровь. Он узнал эту сцену и открыл дверь.

– Больше нечего было смотреть, – сказала Скарлетт.

– «Ночь живых мертвецов», – заметил он.

– Самое оно для этого старого безмолвного дома, окутанного тьмой, не так ли? – Скарлетт сидела на маленьком диванчике, который выглядел так, словно его вынесли из ограбленного французского шато – потертая обивка была противных золотисто-голубых тонов.

Скарлетт даже не попыталась подвинуться, когда Чарли вошел, со щелчком закрыв за собой дверь. Одетая в короткую розовую пижаму, плотно облегающую ее спортивное тело, она сидела, закинув руки за голову. Ее тело скорчилось, повторяя контуры неудобного старого дивана.