Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину

После того как он узнал, что мой родной дядя, полковник Малофеев, работал в КГБ и по роду своей военной службы часто ездил в командировки на Запад, он пригласил человека с полным чемоданом фотографий. На некоторых были запечатлены детали давнего визита в ФРГ московской футбольной команды в конце пятидесятых годов. На многих этих снимках мне не составило никакого труда узнать лицо своего родного дяди, который под прикрытием спортивного функционера всегда присутствовал на этих матчах.

«Покажите вашего родственника».

Они были довольны моими сведениями.

Другой мужчина однажды приехал позднее с фотоснимками нашего московского двора. Я опешил, увидев на снимке свою маму с сеткой в руках, когда она только вернулась из продуктового магазина домой. Она очень постарела и произвела на меня впечатление, что расстроена. Отец как раз выходит из подъезда. Соседи стоят вокруг сидящей рядом группы и что-то между собой обсуждают. Дети играют. При виде этих снимков мое сердце сжалось: знакомые картинки с моей родины.

«Кого вы знаете на этих снимках? Покажите и назовите имена», – твердо настаивал голос допрашивающих.

Однажды мне показали недавний снимок одного из наших офицеров на эсминце «Справедливый», который был сделан с самолета на низком лету. Конечно, я его узнал.

Проверка у американцев была всесторонней. Они никуда не торопились, все проверяли из кишок вон. Да и мне некуда было спешить. У меня впереди была еще вся жизнь.

Когда у Алекса родилась младшая дочь, он радостно пригласил меня в китайский ресторан. В этот день он пришел ко мне с бутылкой шампанского в одной руке и стопкой газет – в другой. Газеты он мне оставил.

«Это газета “Посев”. Ее печатают такие же, как ты, русские эмигранты».

Честно говоря, газета произвела на меня сильное впечатление. Если бы тебя в Москве застали за чтением газеты «Посев», то скорее всего можно было кончить в тюрьме. Каждое слово в ней было пропитано острыми высказываниями о «преступной сути советского режима». Такие статьи не появлялись даже в самых враждебных немецких или английских газетах. Алекс заметил мой интерес к газете и предложил назавтра поехать туда, где такого рода «макулатура валяется на каждом столе». Так я оказался в читальном зале библиотеки военного гарнизона и зарылся в гору эмигрантской прессы и литературы на русском языке.

Раньше я рассматривал нашу (и собственную) жизнь в СССР через призму советской пропаганды. Она была настроена таким образом, что каждый, кто глядел через стекло, замечал не реальную жизнь, а всего лишь ее искажение, искусно сконструированное Кремлем. Мы были актерами колоссальной мистификации истории, участниками простирающегося над нами спектакля под гипнозом.

Я не хочу утверждать, что все в нашей стране было плохо. И не хочу говорить о недостатках и преимуществах той или иной социальной системы. Я говорю об угнетающей духовной несвободе, характерной для любого тоталитарного строя, о системе всеобъемлющей лжи, овеявшей всех и вся, которую Джордж Оруэлл так мастерски описал в своей знаменитой книге «1984».

И вот мне представилась возможность смотреть на жизнь без идеологических шор. Я записал адрес издательства «Посев» и решил ближе узнать людей, посвятивших жизнь борьбе с коммунистическим режимом. Я ни в коем случае не хотел к ним присоединяться. Я лишь испытывал любопытство и надеялся завести полезные знакомства. У меня к этим людям не было ни любви, ни ненависти.

Я заранее позвонил в редакцию и был приглашен на встречу. На такси я добрался до хорошо охраняемого, оцепленного колючей проволокой барака. На мой звонок вышел охранник, и отогнав овчарку, открыл ворота. В помещении, где я оказался, явно находился склад издательства «Посев» – организации, подчиненной НТС (Народно-трудовому союзу). В просторной, скромно обставленной комнате, за длинным столом, на котором громоздились грязные пепельницы из консервных банок, сидел полный, небрежно выглядевший мужчина. Он меня ждал.

«Вы звонили? Откуда вы приехали?»

«Из Советского Союза».

«Ага, – повторил он с пониманием. – Думаю, что у американцев остановились».

Я утвердительно кивнул.

«И где же? Ваш адрес?»

«Это к делу не имеет никакого отношения, – ответил я, избегая ответа. – У меня собственная квартира».

Толстяка это не смутило, а вызвало еще большее доверие.

«Вам незачем беспокоиться. У нас добрые отношения с американцами, и кое-что о вас мы уже знаем. Если хотите купить книги, можете сделать это дешевле, чем в магазинах. Выбирайте. Кстати, у нас только недавно был другой парень, сбежавший из России. Хотите его адрес? Записывайте… Его зовут Владимир Крысанов и живет он на Моцартштрассе».

Толстяк подарил мне несколько газет, предложив оставаться с ним на связи, и проводил к выходу. Как я узнал позже, это был руководитель НТС по фамилии Артемов. У нас в ближайшее время сложились приятельские отношения, и Артемов предложил мне место корректора в его издательстве. Он познакомил меня со сверстниками, которые оказались детьми функционеров НТС. И с ними мы основали своего рода русский юношеский клуб у нас дома.