Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге

Великодушие его превосходило границы. Известно, что на жизнь его многие были заговоры злодеев, ханжей и суеверов. Одной из таковых злодейских шаек начальник, Кикин, комнатный его служитель, взялся застрелить спящего, и с сим проклятым намерением вошел к нему в спальню, вынул заряженный пулею пистолет, приложился и спустил курок, но оный осекся, злодей пришел в страх и вышел вон: однако же через несколько времени опять то же сделал; но и вторично не имел успеха в сем адском предприятии. Изверг сей почел это чудом, и такое почувствовал угрызение совести и раскаяние, что решился разбудишь царя. Такая необыкновенная смелость привела Государя в изумление; он с поспешностью встал и спросил с торопливостью: Что случилось? Но Кикин стал на колени и начал говорить: «Бог послал меня сказать тебе, что промысл Его святой содержит тебя в отменном своем покровительстве, и что никакая сила вражья, ни внутренняя, ни внешняя, погубить тебя не может. Вот пистолет, которым два раза намеревался я застрелить тебя, и который два раза осекался; теперь Всемилостивейший Государь (продолжал он), жизнь моя находится в твоей власти: поступай со мной по своей воле». Монарх спокойно выслушав, и ничего не ответствуя, прошел несколько раз по комнате, и потом к стоящему на коленях обратясь, сказал: «Послов ни секут, ни рубят; Бог тебя простит».

126. Петр Великий печется о здравии подданных своих более, нежели о своем собственном

Государь прибыв со всем своим двором к Олонецким водам, и прежде, нежели стал употреблять целительные воды, осмотрел все тамошние заведения. Оттуда писал он к графу Апраксину, хотевшему выехать, когда еще не совсем выздоровел. «Я слышал (пишет к нему великодушный монарх), что ты хочешь ехать на второй неделе в Москву; не езди, подлинно погубишь себя, понеже мокрота разжижится от лекарства, и когда на ветре будешь, тогда вдруг так застудишься, и конечно будет тебе горше первого, от чего самая смерть приключиться может; дай покой себе. Когда доктор увидит, что ты совершенно здоров, тогда поезжай».

127. Петра Великого изречение о самом себе

Сей великий государь при учиненных великих преступлениях тотчас приходил в гнев; но сие более происходило от беспредельной его любви к Отечеству, нежели от горячего его сложения. Дерзающие поступать против пользы отечества, казались ему достойными строгого наказания, как изверги оного; но за таковых однако же почитал он только таких преступников, которые возмущают общее спокойствие, и которые происходят от злости сердца, каковые суть мятежники, убийцы, грабители, мздоимцы и проч. Но из самих даже таковых преступников ощущали строгость правосудия его одни только нераскаянные, а признавшиеся в том с сокрушением сердца получали от него прощение. Сего еще мало: он в самом великом своем гневе внимал гласу представлявших ему о его вспыльчивости. «Я знаю, говорил монарх, что я также погрешаю, и часто бываю вспыльчив и тороплив; но я никак за то не стану сердиться, когда находящиеся со мною будут мне напоминать о таковых часах, показывать мне мою погрешность и меня от оной удерживать».

128. Петра Великого снисхождение

Монарх удостаивал своим посещением не токмо знатных, но и самых низких и бедных людей, и не отказывал звавшим его на обед, хотя б для сего должно было ему входить в хижину простого мастерового, или матроса. Однажды Государь; осматривая работу у галерной гавани, сказал командиру оной господину порутчику Неплюеву: «Я зван на родины, поедем со мною. И приехав к работнику команды сего Неплюева, поцеловал родильницу, и пожаловав ей рубль, выкушал рюмку водки, и закусив пирогом с морковью, подал кусок оного поручику: «Заешь, брат, – сказал он ему: – это природная наша пища, а не итальянская».[140]

129. Петра Великого рассуждение о пользе Академии