— Теперь ты все время будешь рядом со мной, — отвечал я. — Так что я спокоен. Ты будешь защищать меня от всех напастей.
— Я не буду от тебя отходить, — сказала Любава. — Можно?
— Конечно, можно и нужно, — серьезно ответил я. — Ведь ты будешь моей женой. А сейчас ты — знатная греческая принцесса из Константинополя, сестра самого императора Василия Второго. Ты не забыла об этом?
— Нет, Солнышко, — засмеялась Сероглазка. — Не забыла. Вот только что мне отвечать, если спросят, каков из себя император Василий? Ведь я его никогда не видела. Вдруг он кривой на один глаз или однорукий…
— Не путай императора Василия с влюбленным в тебя Канателенем, — сказал я. — Это у бедняги Канателеня не действует рука и нет одного глаза. А у императора все на месте. Если спросят, каков он, смело отвечай, что он светел лицом, как ясное солнце, и что глаза его подобны драгоценным камням, а наряд его напоминает звездное небо вселенной…
— Ой, Солнышко, ты так красиво говоришь, — прыснула Сероглазка. — Я так не сумею.
Пока молитвенно пел хор, епископ обошел всех, пришедших совершить таинство крещения, и договорился об именах. Ведь ему предстояло дать каждому новое христианское имя.
— Владимиром я вас крестить не могу, — сказал мне Анастат. — Нет такого святого в церкви. Мы с вами знаем, что непременно будет, — он заговорщицки улыбнулся. — Будет святой Владимир, но гораздо позже…
— Поэтому буду крестить вас с наречением имени Василий. Кстати, так же зовут императора. Когда ему доложат о том, что вы приняли имя Василий, ему будет приятно.
Перейдя затем к стоявшему рядом со мной инязору Овтаю, епископ остановился и оглядел его мощную фигуру с восхищением.
— Слышал о твоих воинских подвигах, богатырь, — сказал Анастат. — Как ты громишь врагов. Нареку тебя еврейским именем Илья, что значит «сила Божья». Ты будешь защищать веру Христову и отечество от врагов.
Когда епископ перешел к другим крестящимся, мы с Овтаем сбросили с себя одежду и завернулись в белоснежные шелковые покрывала, которые почтительно подал нам один из диаконов церкви. Со всех сторон на нас смотрели глаза святых с многочисленных икон. Византийские иконы выглядят не совсем так, как я привык видеть в современной мне России. Есть свои особенности у греческой иконописи. Лики были темными, тона преобладали коричневые, бежевые или черные. Глаза у святых были как черные маслины — круглые и глубокие, а лики — худые, с четко прорисованными морщинами.
Двери в храм оставались открытыми, и поэтому было довольно светло — солнечные лучи свободно проникали в собор до самого баптистерия.
Честно сказать, я не очень внимательно слушал проповедь, которую в начале таинства произнес Анастат. Он говорил об искупительной жертве Иисуса Христа и о вечной жизни, которую Он купил у Бога для спасения каждого верующего в Него человека.
— «Ибо так возлюбил Бог мир, — прочитал епископ шестнадцатый стих третьей главы Евангелия от Иоанна, — что послал Сына Своего единородного, дабы каждый верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную…»
Анастат говорил проповедь на греческом языке, а мои дружинники понимали либо по-славянски, либо на финских наречиях — эрзянском, муромском, вепсском, ижорском, карельском…
Поэтому Алеша Попович переводил слова епископа на славянский, а Овтай Муромец — на свой язык, который был понятен всем остальным финнам.
Анастат много внимания уделил рассказу о грехах, среди которых важнейшие — идолослужение, поклонение иным богам, мужеложество, многоженство и прочий разврат.
Я косил глазами на стоявших вокруг баптистерия дружинников и ловил смятение в их взорах. Они переглядывались, осторожно вздыхали, крутили головами. Большинство из них были искренне поражены. Греческий епископ говорил им поразительные вещи, которых они прежде даже не могли предполагать.
Оказывается, что поклоняться Перуну и другим богам, а также Священным рощам, домовым духам и духам рек и озер — грех. Грех заниматься любовью со своим боевым товарищем. Грех иметь несколько жен и наложниц. Да как же жить-то тогда? И что это будет за невиданная жизнь?
Тем не менее никто не посмел возмутиться. Наверное, думали, что пронесет. Великий князь киевский Владимир перебесится, и все станет как прежде. Главное — не перечить, потом все как-нибудь образуется. Поиграет князь с христианством, а потом и сам забудет. Мало ли какая блажь находит на начальство?
«Нет, друзья, — думал я. — Ничего вы еще не поняли. Не образуется. И не пронесет. Русь станет христианской навсегда, навеки. И вы постепенно станете христианами. А не вы, так ваши дети. А не дети, так внуки, но только это обязательно произойдет. Потому что Руси суждено стать великой страной, а русским — великим народом, прославленным среди народов Земли. А произойти это может только с помощью Иисуса Христа».