Подменыш

Эмма ткнула в пустую устрицу и положила в свою тарелку последний гриб.

– Нишель пишет для «Часа ведьм», – сказала она, и гордость прозвучала в ее голосе, словно музыкальная нота.

– Послушай, мы ведь смотрим это шоу, – сказал Аполлон.

Он сделал несколько глотков вина и откинулся на спинку стула, чувствуя, что начинает расслабляться и получать удовольствие от разговора.

– Как ты думаешь, почему мы начали? – спросила Эмма, наклоняясь к его плечу. – Нужно поддержать нашу девочку!

– Долгий путь от Бунс-Милл, – сказал Аполлон, поднимая бокал.

Нишель посмотрела на Эмму и подняла свой бокал.

– За вас обоих, – сказала она, сделала глоток и выпятила губы в сторону живота Эммы.

– Я слышала, вы оба направляетесь на планету «домашние роды», – заявила Нишель. – Сожалею, но для меня это слишком далеко.

Разговоры о домашних родах не предназначались для ушей Аполлона, пусть он и находился здесь, за столом. Когда они рассказали Лилиан о своем плане, ее едва не закоротило от страха. «Забота», так это называла Лилиан. Все остальные женщины в жизни Эммы также не приняли их идею. Только ее старшая сестра Ким их поддержала, но у нее имелись на то серьезные основания: Ким Валентайн была их акушеркой.

Пока Нишель делилась с Эммой своими опасениями по поводу естественных родов, Аполлон совершил ошибку и наконец заглянул в меню. На столе стояли три тарелки с закусками, и они уже опустели. Устрицы стоили тридцать два доллара. Грибы – сорок два. Сорок два долбаных доллара за маленькую порцию грибов. Он даже не догадывался, что за дьявол обитал в белой суповой тарелке с остатками бульона, и не имел никакой возможности узнать, какова его цена. В таком ресторане за бульон вполне могли брать двадцать два доллара. Из чего следовало, что ужин уже стоил почти сотню и они с Эммой лишились пятидесяти долларов, а он еще даже ничего не съел.

Аполлон допил вино, чтобы немного успокоиться; изысканное «Шабли». Сколько оно стоит? Карту вин уже унесли. И, если бы он именно в этот момент узнал, что вино стоит триста семьдесят пять долларов за бутылку, что бы он сделал? Наверное, убежал с пронзительным криком и женой на тридцать восьмой неделе беременности на плече.

Очевидно, сценаристы на телевидении зарабатывали намного больше, чем независимые продавцы книг и библиотекарши на полставки. Ну хотя бы Эмма, его красивая и мудрая жена, пила сегодня только воду.

«Перье», – поправил он себя. А не обычную воду. Интересно, сколько, клянусь добрым черным Иисусом, стоит газированная минеральная вода в ресторане «Були»? Добавляют ли они туда бриллиантовую пыль, перед тем как подать на стол? Женщины обратили внимание на Аполлона только после того, как он едва слышно заскулил.

Эмма наклонилась к нему и нежно коснулась спины.

– Я знаю, что ты голоден, – сказала она. – Сейчас мы позовем официанта.

Нишель заказала натуральную утку Лонг-Айленд (сорок пять долларов). Эмма – натуральную баранину из Колорадо (пятьдесят три доллара). Затем официант повернулся к Аполлону.

Аполлон протянул ему меню и показал на пустую маленькую тарелку, стоявшую посреди стола.

– Я бы хотел еще немного хлеба, – сказал он.

Глава 12

К тому времени, когда они покончили со второй бутылкой «Шабли», Нишель практически парила над своим стулом. Она переходила по циклу от легкого опьянения до торнадо. Теперь она говорила так громко, что миссис Грабовски с сыном могли услышать ее в Куинсе. Самым верным знаком полнейшего опьянения были не ее невнятная речь и не отсутствие контроля за телом – хотя присутствовало и то и другое, – но то, что она перестала слушать остальных. Подвыпившие люди становятся болтливыми, а пьяные произносят речи.

Однако не все было так плохо, потому что к десяти часам Эмма и Аполлон потеряли способность поддерживать беседу. Эмма, почти не спавшая в последние дни, задремала, погрузившись в уже ставший привычным поверхностный сон. Дома она «спала» полулежа, подложив под спину подушки, и ей без особых усилий удалось задремать в «Були». Между тем Аполлон пил воду из-под крана и ел только ресторанный хлеб. И, хотя он оказался очень вкусным, этого было недостаточно. К десерту у Аполлона и Эммы подсели батарейки, но Нишель, казалось, функционировала от генератора.

– Лимбо? Кулимбо? Я не могу вспомнить, как называлась та проклятая штука, – сказала Нишель.

Она заказала портвейн с горячей анжуйской грушей с карамелью. Эмма попросила принести ей «Амаретто флан», хотя и клялась, что хочет только один кусочек. Аполлон уже не знал, сколько это будет стоить, потому что в глазах у него самого все начало двоиться. Он бы не смог прочитать меню, даже если бы захотел, и ему лишь оставалось надеяться, что не существует такой вещи, как «второй десерт», или послеобеденная винная карта, или еще какое-нибудь престижное дерьмо, которое будет стоить столько, что ему придется отдать за него часть сбережений.