Подменыш

Лилиан вымыла чашку и кастрюлю. Аполлон предложил ей занять его постель. Когда Лилиан начала протестовать, он ответил, что все равно не сможет там спать.

– Я бы предложила купить тебе новую кровать, но все мои сбережения ушли на «убер».

Аполлон рассмеялся, его смех что-то изменил в Лилиан, и она засмеялась в ответ.

Они перешли в спальню, и он расстелил простыню, чтобы уложить мать в постель, но она сжала его руку.

– Завтра утром, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты побывал на могиле Брайана. Мы принесем цветы.

Могила Брайана.

Два слова, и Аполлон вдруг почувствовал, что это его нужно укладывать в постель.

– Кладбище «Нассау-Ноллс», – сказала Лилиан. – Порт Вашингтон. Там красивые места.

– Мама, – прошептал он. – Я еще не готов.

Лилиан усадила Аполлона на постель рядом с собой и взяла его руку в свои ладони.

– Позволь мне рассказать тебе историю, – начала она.

Аполлон высвободил руку.

– Ты ведь не станешь снова рассказывать, как застрелили Артура? Угандийская диктатура. Ты вела машину как безумная, но он все равно умер от потери крови. Ты перебралась в Соединенные Штаты. Иммигранты такие удивительные. Вы делаете Америку великой. Я все понял.

Лилиан потерла бедра.

– Нет, моя история о другом, – сказала она.

– И о чем же? – спросил Аполлон.

– Совсем о другом! – Лилиан встала, сняла туфли и поставила их возле кровати.

Она махнула рукой, отпуская Аполлона, потом закрыла за ним дверь, и он стоял по другую сторону до тех пор, пока под дверью не увидел, что свет в комнате погас. Хотел ли он извиниться? Нет. Он мог сказать больше и нечто намного хуже. Он хотел сделать кое-что похуже. Не с ней, а с собой. Патрис был прав. Если бы его друг не произнес те слова, кто знает, куда Аполлон пошел бы от него. Мост Джорджа Вашингтона находился всего в квартале от этой квартиры, и каждые три с половиной дня кто-то пытался спрыгнуть с доходивших до пояса перил. Может быть, сегодня таким человеком стал бы он.

Решение отдать книгу Патрису и Дане явилось совершенно бескорыстным жестом, но сейчас Аполлон находился в таком состоянии, что едва ли мог оценивать собственные действия. Что бы он сделал, если бы в его квартире не оказалось Лилиан? Он не знал, и это его удивило. Кем он стал? Кем может стать? Он всегда был так уверен в себе – книжный человек, муж, отец, – но теперь ему казалось, что ни одна из прежних ролей ему не подходит.

Глава 38

Аполлон чувствовал, что должен разрезать зеленую ленту, которой полиция заклеила дверь в комнату Брайана. Вероятно, к тому времени, когда он смог с ней справиться, лезвие хлебного ножа затупилось. Он некоторое время постоял в коридоре, прислушиваясь к Лилиан. Быть может, он ее разбудил? В одной руке он сжимал нож, в другой – ручку двери. Неужели он действительно пытается услышать шорохи в комнате матери или просто не хочет заходить в детскую? Он включил свет в коридоре и толкнул дверь.

И сразу увидел следы в комнате. По всему полу. Большая обувь. Полицейские и судмедэксперты; серая пыль на темном деревянном полу, все здесь выглядело как диаграмма кадрили. Аполлон смог это разглядеть даже в темноте. Лилиан не сумела навести здесь порядок. Одна из штор была наполовину задвинута, и в комнату проникал лунный свет. Вторая оставалась полностью закрытой.

Разбитое стекло в одном из окон, выходивших на пожарную лестницу, заменили большой деревянной доской. Когда Фабиан вошел в комнату, после того как увидел ребенка, но прежде, чем вызвал полицию, он обнаружил, что решетка, защищавшая окно, открыта, а окно выбито. Стекло валялось на подоконнике снаружи и на пожарной лестнице, а не внутри спальни. Эмма сбежала по лестнице. Никто не смог объяснить, как ей удалось – без ключей, с запертой входной дверью – попасть в квартиру тем утром, однако Эмма Валентайн сумела это сделать.

Все стекло забрала с собой команда полицейских экспертов. Они рассчитывали найти кровь на осколках, и кровь на них действительно была. Кровь Эммы Валентайн. Никаких откровений, лишь подтверждение гипотезы.

Аполлон вошел в спальню, но не стал сразу зажигать свет. Его мысли обратились к той ночи, когда Эмма родила Брайана в поезде метро Линии А. Не к обеду с Нишель, не к разговору с танцорами, но к моменту, когда головка малыша – все еще защищенная амниотической оболочкой – прижалась к открытой ладони, перед тем как лопнуть у него в руках, над грязным полом. В то замедленное мгновение, когда их ребенок существовал в двух мирах одновременно – реальности и вечности, – и из-за того, что Аполлон и Эмма находились в контакте с мальчиком, они также, в каком-то смысле, прикоснулись сразу к двум мирам. Вся семья находилась Здесь и Там. Вместе. Момент из старых волшебных сказок для взрослых. Аполлон стоял в сумраке спальни и испытывал такие же чувства. Ему казалось, что он вот-вот почувствует тонкую мембрану в воздухе, точно занавес, который сможет отодвинуть. Здесь и Там.

Что он найдет на другой стороне? Что найдет его?

А потом Лилиан включила свет.

– Извини, – сказала она, когда он обернулся. – Я проснулась, и у меня возникло ужасное чувство, что ты исчез.