Подметный манифест

Трактирщик, имя коего Архаров позабыл спросить, и Степан вышли за дверь.

- Любопытный крикун, - заметил Шварц. - Коли ко мне вопросов нет, пойду-ка я вниз.

- Как те двое?

- Молчат или же выражаются неудобь сказуемо.

- Во всем запираются?

- Во всем. Вакула это так зовет - закаменели в грехах. А он уж двадцать лет этим ремеслом занимается.

- Не сказали даже, кто их на Марфу навел?

- Ваша милость, для чего бы вам у самой Марфы не спросить? - осведомился Шварц. - Пусть бы сказала, чье имя они ей назвали, когда первый воз добра привезли. С чужими бы она дела иметь не стала, а только по рекомендации…

- Спрашивал, Карл Иванович. Запирается хуже всякого злодея. Не на дыбу ж ее поднимать. И подумай, вот что странно - они пришли с рекомендацией, и она их приняла, а потом - тут же нам выдала. Что сие может значить?

- Когда впустила да добро от них приняла, проведала нечто такое, что ее мысли переменило.

- Или же по какому-то знаку поняла, что эти налетчики к ней для того и посланы, чтобы их выдать, - задумчиво сказал Архаров. - Поди знай все Марфины давние тайные уговоры… Кто-то нам этаким подарком кланяется и дорожку в полицейскую контору торит… потому и не будем пока Марфу трогать…

Это умопостроение показалось Шварцу избыточно сложным, но он промолчал, поклонился и вышел.

- Абросимов! - крикнул Архаров. По коридорам понеслось: «Абросимова зовут! Абросимова!…»

Подчиненный прибыл не один, а с Устином Петровым. Они при помощи десятских произвели обыск в комнате некого домашнего учителя, живущего в дворянской семье, и Архаров хотел знать результаты.

- Ничего значительного, ваша милость, - доложил Абросимов. - Сдается мне, это был поклеп, домашние божатся, что никакой крамолы учитель не говорил. Человек в годах, тихий… Вот только книжки давал людям читать, а говорить - не говорил… Их мы, которые нашли, отобрали.

- А что за книжки?

Устин имел при себе корзинку с изъятым добром.

- Вот чего сыскали, ваша милость, - сказал он, беря оттуда верхнюю, пухлую книжицу, из коей торчали бумажки.

- Читай, - велел Архаров.

- Все, ваша милость?

- Кусок из середины.

Левушка толковал как-то, что ему достаточно, открыв книгу наугад, страницу прочесть - и полное представление об авторе навеки получить. Чего ж не попробовать.

Устин открыл книжицу там, где заложена была первая бумажка.

- Да тут подчеркнуто чернилами, - сообщил он и прочитал: - «Наша премудрая обладательница печется о домостроительстве, но домостроительство помещичье есть яд империи, когда оно только единого помещика обогащает».

- Яд империи? Хватит. Чье сочинение?

Устин глянул на потертую обложку.

- «Трудолюбивая пчела», господина Сумарокова журнал. Старый уже, ваша милость.

- Выходит, нарочно для того сохранялся, чтобы крамолу к нужному сроку приберечь. Оставь корзину. Сашка разберется. Ступайте… - и тут Архаров вспомнил, что фамилию «Сумароков» секретарь не так давно поминал, то ли всуе, то ли не всуе…

Что-то было связано с Клашкой Ивановым…

Мысль пошла писать вензеля - тут же выплыл в памяти Захар Иванов, потащил за собой почему-то Сергея Ушакова, за Ушаковым явились лица солдат-инвалидов, которых Волконский рекомендовал к использованию в качестве осведомителей…

И, наконец, осчастливила Архарова радостная рожа Федьки - сперва в воображении, и ровно секунду спустя - просунувшись в дверь.

- Ты чего тут околачиваешься? - спросил Архаров.

- Ваша милость, мы ближе к ночи с драгунами выезжаем, может, я тут нужен?

- Ступай, без тебя справимся. Поспи, коли можешь, ночью, поди, не придется, - ничуть не удивленный таким рвением, отвечал Архаров. Вот коли бы Абросимов его проявил - Архаров бы ушам не поверил. А Федька, натура пылкая и деятельная, не мог поступить иначе.

Вот таков он был - не делая того, что приказано, делал нечто иное, и Архаров, примерно дважды в месяц грозясь батогами, все Федьке прощал. Он слишком хорошо помнил, как Федька, повинуясь мгновенному порыву души, кинулся спасать его от уличного торговца с зачумленным товаром.

Свою драку с Федькой тоже, кстати, помнил…

Дверь распахнулась, на пороге явился возмущенный старик Дементьев.

- Не до тебя, старинушка, не до тебя! - тут же торопливо воскликнул Архаров.

- Вот, вот! - канцелярист показал издали бумаги, явно принадлежащие Устинову перу. - Сил моих больше нет! Души моей погубитель! Из-за него в пост скоромные слова говорю! Ведь пишет правильно, когда прикрикнешь! Умеет правильно писать! Все бумаги - на один лад, а этот марака - начнет во здравие, кончит за упокой!…

Федька, зажав рот ладонью, кинулся прочь. Эта канцелярская склока неизменно приводила его в веселое расположение духа - охая и держась за стенку, хохотал до слез.

Он налетел на огорченного Устина, похлопал его по плечу; не дожидаясь благодарности, кинулся дальше; едва не сбил с ног Вакулу, который в кои-то веки вылез среди дня из нижнего подвала - словом, гуляла Федькина душа, веселилась в предчувствии опасного рейда по Стромынке.