Подметный манифест

Варенька невольно улыбнулась - вспомнила, как он помогал ей выкарабкаться через дырку в потолке того подвала, как крепко держал за талию, как подставил ладонь под ее ногу в одном чулке… хорошо, что никто не видал…

Стало быть, этот дом - не ловушка. Отсюда можно уйти, не прокапываясь через земляной потолок. Главное - верить, что выход есть.

Варенька уселась на стул - их несколько стояло у стены, обитых красным бархатом, с овальными спинками, на прямых толстых ножках. И принялась в ожидании каких-либо событий читать про себя наизусть любимые стихи Хераскова - те, что о весне.

Весна-то уж была не за горами, и Варенька, твердо решившая ничему более в жизни не радоваться, ждала ее с нетерпением - как будто таяние снега и появление зеленой травки могли что-то переменить в ее душе.

- «Полям и рощам обрученна, восходит на горы весна, зеленой ризой облаченна, умильный кажет взор она», - беззвучно произносила Варенька, положив себе непременно дочитать вирши до конца, а затем - другие, чтобы занять себя, пока его сиятельство не спустится вниз. Если же придется ждать очень долго - не беда. Стихов в памяти хватит, а есть еще и такое утешение, как молитвы. Вместо четок можно загибать пальцы. Даже если придется тут, в сенях, ночевать!…

Эта беда - еще не беда, - одновременно с умственным чтением стихов подумала она.

И точно - вскоре по дубовой лестнице спустился господин Горелов-копыто.

- Вели сани подавать, - приказал он одному из служителей, другого же послал в гардеробную за своей шубой, и лишь тогда подошел к Вареньке.

- Сударыня, я предлагаю вам побеседовать одновременно наедине и в полной для вас безопасности, - сказал князь. - Мы едем кататься. Коли разговор наш ни к чему не приведет - в любом месте вы вправе покинуть меня.

- Вы оставите меня в чужом городе, посреди улицы, без гроша за душой? - удивилась она. -Однако, чего же и ждать от особы…

- Нет, это я сойду с саней. Вас отвезут туда, куда вам будет угодно.

- Я здесь никого и ничего не знаю.

- У тетушки Марьи Семеновны в Петербурге довольно родни. Мой кучер знает, где живут и Шестуновы, и Пороховщиковы.

- Глупо, сударь.

- Что же, будем беседовать здесь, - бесстрастно согласился князь. - Вы позволите мне присесть рядом?

Варенька тут же вскочила.

Главное - знать, что ловушки нет, - сказала она себе, - нет ловушки, если можно выбраться через дыру в потолке, уйти не вправо или влево, а вверх!

Ей принесли сверху шаль, помогли надеть шубку, открыли перед ней дверь, свели ее со ступеней, как будто она могла поскользнуться. Сани князя Горелова оказались роскошны до умопомрачения - с полостью из шкуры белого медведя, кучер напоминал медведя бурого. Под полость были засунуты горячие кирпичи, чтобы ставить на них ноги. Вареньку усадили и хорошенько закутали.

- Не думайте, что здешний воздух полезнее московского, - предупредил князь, усаживаясь рядом. - Здесь, возможно, теплее, но с моря дуют преотвратные ветра, принося сырость.

Сани покатили, и князь дал Вареньке возможность сперва насладиться видом города. Очевидно, он полагал, что она станет задавать вопросы, но она молчала.

Хотя ей было очень любопытно: где же тут храмы Божьи? Привыкнув, что в Москве, куда ни глянь, видна колокольня, она даже почувствовала себя неуютно на прямых и длинных улицах. Храмы, конечно же, были - числом чуть более тридцати, но, узнай Варенька эту цифру, имела бы лишний повод глядеть на Санкт-Петербург свысока. И впрямь, что такое тридцать церквей для огромного города? Это же, коли соберешься к заутрене, то не перебежать улицу, повязав голову шалью и накинув на плечи шубку, а лошадей закладывать и ехать за тридевять земель…

Князь повернулся к Вареньке, и она уже вздернула нос, изобразив на лице непобедимую гордость, но его взгляд был устремлен на иное.

Это был храм Божий - не слишком большой, об одном куполе, с колокольней, на которой были устроены часы. Храм стоял последи просторного двора, окруженного каменной стеной аршина в полтора, а из нее вырастала деревянная, окрашенная в зеленый цвет, решетка.

Взгляд князя, прищуренный и напряженный, сошедшиеся вместе брови, разом возникшие на лбу две складки - «морщинки гордеца», а еще дрогнувшие губы - все вместе сообщило Вареньке, что с храмом связаны не слишком приятные воспоминания. Из чувство противоречия, а еще потому, что так была приучена в Москве, она перекрестилась на церковный крест, и сани проехали мимо. Варенька еще обернулась, стараясь подольше удержать взглядом колокольню.

- Это, сударыня, Казанский собор, - сказал князь Горелов. - Здесь гвардия государыне присягала, и здесь же цесаревич венчался. Я помню ту присягу…

Варенька не поняла, почему он произнес эти простые слова столь скорбно, и потому промолчала. Сани катили по Невскому прошпекту, но она не знала, что ей следует восторгаться этой прямой улицей, которую, говорят, сам государь Петр при помощи линейки изобразил на плане своей столицы, и она чувствовала себя неуютно - сани все катили и катили, а улица все не кончалась и не кончалась…