Подмосковная ночь

Первым визит нанес Глеб Проскурин. Он в подробностях рассказал о том, что вчера произошло в избе-читальне, заявил, что настроения в деревне зреют контрреволюционные, и потребовал немедленно принять меры. Когда Иван отказался, объяснив, что к его компетенции относятся исключительно дела уголовные, Глеб побурел лицом и прозрачно намекнул, что будет на него жаловаться.

– Ты со своей бабой разберись сначала, – посоветовал ему Опалин, решив отбросить церемонии и поставить собеседника на место. – А то всем указываешь, что они делать должны, а сам…

– Семья – мещанский, отживший свое институт, – огрызнулся комсомолец. Чувствовалось, что эта фраза для него привычна и что прежде он повторял ее десятки раз. – И вообще, мои личные дела тебя не касаются…

– Нет у тебя никаких личных дел и быть не может, раз ты представляешь комсомол, – объявил Опалин в порыве вдохновения. – На тебя люди должны смотреть и пример с тебя брать. Задумайся, какой пример ты им подаешь? Потребительского отношения к женщине? Тебе – удовольствие, а ей что? Аборты? Здоровье гробить? Свинья ты, Глеб – я по-товарищески тебе говорю…

Проскурин нервно подергал челюстью и удалился, но даже по его спине Опалин видел, что он не на шутку разозлился. Иван доел запеканку, которую приготовила Лидия Константиновна, и стал пить молоко, но тут явился новый визитер, которым оказался Пантелей Никифоров. Он мял в руках картуз и сбивчиво стал говорить о том, что Кирилл с рождения был дурачком и что он не понимал, что делает, когда забрался в усадьбу.

– Ну он же не сам забрался, верно? Его подговорили? – спросил Опалин.

Пантелей с жаром подтвердил, что это все происки Дарьи, которая вместо того, чтобы дать его племяннику от ворот поворот, дразнит его и вьет из него веревки. А все потому, что Дарье нравится дохтур, а он ее не замечает.

– Это доктор Виноградов, что ли? – удивился Опалин.

Пантелей кивнул.

– Мы грешным делом думали, что ей фельдшер приглянулся. Она все время на приемы в больницу таскается – то одно, то другое… Но к фельдшеру она не ходит, только к дохтуру. А к ней уже несколько ребят сваталось. Хорошие, один так вообще непьющий… А она все отцу одно и то же – не пойду да не пойду.

– А Игнат что?

– Кузнец-то? Он сам с норовом, ему приятно, что она в него пошла. Только посмеивается. Но за дохтура он, конечно, ее не отдаст. Такой зять ему не нужен…

Когда Пантелей удалился, Опалин поднялся из-за стола и отправился прогуляться. Он дошел до луга, на котором росла трава ему по колено, и остановился, глядя на сиреневые колокольчики. Неподалеку от них рос нежно-голубой цикорий, и невольно Опалин залюбовался. К декоративным цветам он был вполне равнодушен, но некоторые полевые растения трогали его до глубины души.

– Тпррру!

На дороге, шагах в десяти от него, остановилась лошадь в яблоках. Всадника Опалин узнал сразу – это был Зайцев, местный коммунист, который помогал растаскивать свою жену и Демьянову, когда они подрались в его доме. С того дня Иван его не видел, хотя Платон Аркадьевич несколько раз намекал, что ему не помешало бы навестить Зайцева как представителя власти.

– Ты Опалин, верно? – спросил всадник. – Ваня, да? А я Зайцев – Никодим Зайцев.

На вид ему было лет 35. Когда он сошел с лошади и подошел ближе, перед Опалиным оказался невысокий жилистый блондин с замечательной открытой улыбкой. Видишь ее, и с человеком сразу же хочется подружиться.

– Как там Лидия, не обижает тебя? – спросил Зайцев.

Он допустил ошибку, взяв неверный тон, и Опалину сразу же расхотелось дружить с этим человеком. Да, Иван был еще очень молод, но каким бы он ни был, он все же являлся работником угрозыска, и любое проявление неуважения болезненно задевало его. Зайцев, должно быть, и сам понял, что переборщил, потому что включил свою обаятельную улыбку на полную мощность, из-за чего она стала казаться натянутой.

– Я пошутил, – проговорил он поспешно. – Слушай, мне сказали, что ты Кирюху поймал… Было дело? Ты пойми правильно: не в моих привычках вмешиваться, но Кирюха… Парню и так несладко приходится. Не знаю, что он натворил…

– Он вроде грамотный? – спросил Опалин.

– Читать умеет. Пишет еле-еле. Я хотел его подключить к работе в сельсовете, но Пантелей пригрозил, что перестанет его кормить, и он испугался.

Для очистки совести Опалин задал несколько вопросов о дочери кузнеца и затем перешел к тому, что его интересовало.

– Мне говорили, что твой отец – Евстигнеич – был слугой в усадьбе. Верно?

– Верно. А что?

– И много лет там служил?

– Да уж порядочно, – осторожно ответил Зайцев. Он перестал улыбаться и, как видел Опалин, размышлял, куда клонит собеседник.

– Он не упоминал, может, в усадьбе есть какие-нибудь тайники? Потайные комнаты?

Судя по лицу Зайцева, вопрос застал его врасплох.

– Да нет, откуда… А почему ты решил…

– И что, там нет никакого места, где мог бы прятаться человек? Незаметно для остальных?

– Если и есть, я ничего об этом не знаю, – ответил Зайцев. – И отец никогда ни о чем таком не упоминал…

– Ты не помнишь, усадьбу перестраивали? Ну, когда там поселились братья Вережниковы?