Подожди до весны, Бандини

– Вы курите? – спросила она, извлекая из ящика стола пачку сигарет. Из кармана рубашки он вытащил окурок крученой сигары «Тосканелли», откусил кончик, плевком послал его на пол, чиркнул спичкой и выпустил клуб дыма. Она убедила его посидеть за столом еще немного, спокойно и удобно, пока сама собирала тарелки, а сигаретка торчала из уголка ее рта. Сигара его расслабила. Скрестив на груди руки, он наблюдал за нею уже откровеннее, изучая гладкие бедра, мягкие белые руки. Даже тогда мысли его были чисты, никакая заблудшая чувственность не омрачала разум. Она – богатая женщина, а он – подле нее, сидит у нее на кухне; он был благодарен за эту близость – только за нее и ни за что больше, как Бог свят.

Докурив сигару, он вернулся к работе. К половине пятого все закончил. Собирая инструменты, ждал, когда она войдет в комнату снова. Весь день он слышал ее в другой части дома. Он прождал так некоторое время, громко прочищая горло, роняя мастерок, распевая песенку со словами: «Все закончено, о, все сделано, все закончено, все закончено». Шум наконец привел ее в комнату. Она вошла с книгой в руке, в очках для чтения. Он рассчитывал, что ему заплатят сразу же. Его удивило, когда вместо этого она пригласила его присесть на минуточку. Она даже не взглянула на законченную работу.

– Вы превосходный специалист, мистер Бандини. Великолепный. Я очень довольна.

Мария может фыркать сколько влезет, но эти слова у него из глаз чуть слезу не выжали.

– Стараюсь изо всех сил, миссис Хильдегард. Как умею, так и стараюсь.

Однако она не выказывала ни малейшего желания ему платить. Еще взгляд белесовато-голубых глаз. Их явная оценка заставила его перевести взор на камин. Глаза ее не отрывались от него, смутно изучали его, словно в трансе, будто она грезила о чем-то своем. Он подошел к камину и примерился взглядом к каминной полке, будто проверял угол наклона, сложив губы с таким видом, точно погружен в математические расчеты. Постояв так, чтобы занятие не показалось бессмысленным, он вернулся к глубокому креслу и снова уселся. Пристальный взгляд Вдовы механически следил за ним. Он хотел было заговорить, но что тут можно сказать?

В конце концов нарушила молчание она: у нее для него есть еще работа. В городе у нее другой дом, на улице Виндзор. И там тоже камин не работает. Не смог бы он прийти туда завтра и посмотреть? Она встала, перешла через комнату к письменному столу у окна и записала адрес. Спиной к нему, изогнувшись в талии, круглые бедра чувственно цветут – и пускай Мария сами глаза его вырвет и плюнет в пустые глазницы, он поклясться может, что никакое зло не омрачило его взора, никакая похоть не таилась в сердце его.

В ту ночь, когда он лежал в темноте подле Рокко Сакконе, чей храп с подвывом не давал ему уснуть, он понимал, что у бессонницы Свево Бандини есть и другая причина: ожидание завтрашнего дня. Он лежал и довольно хмыкал в темноте. Mannaggia,

он далеко не дурак; он достаточно умный, чтобы понять: на Вдове Хильдегард он оставил зарубку. Может, она его и жалеет, может, она дала ему эту новую работу лишь потому, что почувствовала: работа ему нужна, – как бы там ни было, в его способностях никто не сомневался; Вдова назвала его превосходным специалистом и наградила новой работой.

Пускай же задувает Зима! Пускай температура падает до мороза. Пускай снег валит и завалит весь город! Ему все равно: завтра у него будет работа. И после этого всегда будет работа. Вдове Хильдегард он понравился; она уважает его способности. С ее деньгами и его способностями работы всегда будет предостаточно, чтобы посмеяться над Зимой.

На следующее утро в семь часов он вошел в дом на улице Виндзор. Там никто не жил; когда он нажал на ручку, передняя дверь оказалась незаперта. Никакой мебели: одни голые комнаты. Что не так с камином, он тоже не понял. Тот был не такой тонкой работы, как у Вдовы, но тоже хорошо сделан. Раствор не потрескался, а кирпич плотным звуком отвечал на стук молотка. В чем же тогда дело? В сарае на заднем дворе он нашел немного дров и развел огонь. Тяга жадно всасывала пламя. Комната наполнилась теплом. Все в порядке.

Восемь часов, а он уже снова у Вдовы. Застал ее в голубой ночной сорочке, свежую, улыбчивую: доброе утро, мол, мистер Бандини! Но что ж вы на холоде-то стоите? Заходите, чашечку кофе выпьете! Протесты умерли у него на губах. Он сбил снег с мокрых башмаков и последовал за развевающейся голубой сорочкой на кухню. Опершись на раковину, он пил кофе, наливая его сначала в блюдце, а потом дуя, чтоб остыл. Ниже плеч на нее он и не смотрел. Не осмеливался. Мария никогда бы этому не поверила. Нервничая и лишившись дара речи, он вел себя тем не менее как мужчина.