Подозрение

– Вот видишь, эта возможность существует, – продолжал комиссар. – Возможен также вывод, что мертвец остался в Гамбурге. Возвратившийся из Чили и есть Неле, а Эменбергер вернулся в Швейцарию из Штутхофа, где носил имя Неле.

– Чтобы защищать это странное предположение, следует сделать вывод, что Неле убит Эменбергером, – сказал Хунгертобель, покачав головой.

– Совершенно верно, Самуэль! – кивнул комиссар, – Предположим, что Неле убит Эменбергером.

– Исходя из твоей безграничной фантазии, мы с тем же успехом можем предположить обратное: Неле убил Эменбергера.

– Это предположение тоже допустимо, – сказал Берлах. – Его мы тоже можем допустить, по крайней мере на нынешней стадии следствия.

– Все это чепуха, – сказал раздраженный врач.

– Возможно, – отвечал спокойно Берлах. Хунгертобель оборонялся энергично:

– Этими примитивными приемами, с какими комиссар обращается с действительностью, можно легко доказать что угодно. Этим методом можно поставить под сомнение вообще все, – сказал он.

– Следователь обязан поставить под сомнение действительность, – отвечал старик. – Приблизительно это так. Мы подобны двум философам, ставящим сначала под сомнение все и доказывающим от противного различные положения, начиная от искусства умирать и кончая жизнью после смерти. Мы вместе пришли к различным предположениям. Все они возможны. Это первый шаг. Следующим шагом мы выберем самые вероятные. Возможные и вероятные не одно и то же. Поэтому мы должны исследовать степень вероятности наших предположений. У нас два человека, два врача: с одной стороны – преступник Неле, с другой – знакомый твоей юности Эменбергер, руководитель клиники Зоненштайн в Цюрихе.

По существу, у нас два положения, и оба возможны. Их степень вероятности на первый взгляд различна. Первое положение утверждает, что между Неле и Эменбергером не существовало никаких отношений, оно вероятно; второе допускает эти отношения, и менее вероятно.

– Вот это я и говорю все время, – прервал Хунгертобель старика.

– Дорогой Самуэль, – отвечал Берлах, – я, к сожалению, следователь и обязан отыскивать преступления в человеческих отношениях. Первое положение, не допускающее между Неле и Эменбергером отношений, меня не интересует. Неле мертв, а Эменбергера не в чем обвинить. Моя же профессия вынуждает меня подробнее рассмотреть второе, менее вероятное, положение. Что в этом положении вероятно? – Берлах глубоко вздохнул. – Во-первых, оно свидетельствует о том, что Неле и Эменбергер поменялись ролями, что Эменбергер под фамилией Неле был в Штутхофе и проводил над арестантами операции без наркоза; далее, Неле в роли Эменбергера был в Чили и оттуда посылал сообщения и статьи в медицинские журналы; не говоря о дальнейшем: смерти Неле в Гамбурге и теперешнем пребывании Эменбергера в Цюрихе.

Согласимся, что это предположение очень фантастично. Оно возможно только в том случае, если Эменбергер и Неле врачи. Здесь мы поднялись на первую ступеньку, на которой и остановимся. Это первый факт, возникающий в наших предположениях, в этой мешанине возможного и вероятного.

– Если твои предположения верны, ты будешь подвергаться страшной опасности, ибо Эменбергер – дьявол, – сказал Хунгертобель.

– Я знаю, – кивнул комиссар.

– Твой шаг не имеет никакого смысла, – сказал врач еще раз, тихо, почти шепотом.

– Справедливость всегда имеет смысл, – ответил Берлах. – Позвони Эменбергеру. Завтра я поеду к нему.

– Перед самым Новым годом? – Хунгертобель вскочил со стула.

– Да, – отвечал старик, – перед Новым годом. – Затем в его глазах появились насмешливые искорки. – Ты принес мне трактат Эменбергера но астрологии?

– Конечно, – сказал врач. Берлах засмеялся.

– Тогда давай сюда. Мне хочется узнать, что говорят звезды. Может быть, и у меня все же есть один шанс остаться живым.

ГОСТЬ

Беспокойный больной, к которому медсестры все более неохотно входили в комнату, этот замкнутый человек с непоколебимым спокойствием плел сеть огромной паутины, нанизывая один вывод на другой. Всю вторую половину дня что-то писал, затем позвонил нотариусу. Вечером, когда Хунгертобель сообщил, что комиссар может отправляться в Зоненштайн, в больницу пришел гость.

Посетитель был маленьким, худым человечком с длинной шеей. Он был одет в плащ, карманы которого были набиты газетами. Под плащом был серый с коричневыми полосами до предела изношенный костюм, вокруг грязной шеи был обмотан запятнанный лимонно-желтый шелковый шарф, на лысине как бы приклеился берет. Под кустистыми бровями горели глаза, большой нос с горбинкой казался великоватым, а рот совсем ввалился, ибо зубы отсутствовали. Он сыпал с удивительно скверной артикуляцией словами, среди которых, как островки, выплывали знакомые выражения: троллейбус, дорожная полиция – предметы и понятия, по-видимому, раздражавшие человечка до крайности.