Подозреваемые

Валери Кларксон была четвертой по счету свидетельницей. Но она как в воду канула. Домашний телефон не отвечал. Вернулась назад с пометкой «Адресат выбыл» и адресованная ей повестка. Валери Кларксон не было дома. Сосед с первого этажа видел, как она покинула манхэттенскую шестиэтажку во второй половине дня. Уходила она в большой спешке.

В три часа дня детективы 93-го участка трапезничали. Три большие пиццы, две упаковки «Миллер Лайтс», по шесть банок в каждой, и комплексный обед для сидевшей на диете Хиггинс. Кристофер сидел в углу у телевизора, наслаждаясь своей обожаемой мыльной оперой. Облокотившись о стол, Крошка Биафра обсуждал с женой по телефону домашние дела. Потрясая перед носом столпившихся у стола детективов коркой хлеба, Хиггинс вскрикнула:

— И все-таки Джо Галлахер был извращенцем!

— Женщины и скачки — такие пороки, которые не по карману лейтенантам, — подал голос Кристофер, не отрываясь от экрана, где Джон собирался признаться в неверности своей невесте.

Отрезав кусок сыра, Лью Броуди сказал:

— Может быть, Галлахера шантажировала какая-нибудь женщина, вымогая у него чеки?

— И у этой женщины была подруга, которой та поделилась с Галлахером, — вступил в разговор Колон, облизывая корку и вожделенно глядя на грудь Хиггинс. — А потом ее отшила, и та его пришила.

— Кто знает? — ответила Хиггинс, отвернувшись от Колона и сложив руки на груди.

Крошка Биафра швырнул трубку и подошел к остальным, бормоча проклятия. Сев в кресло, взял бутерброд и покачал головой.

— Что случилось? — спросил Броуди.

— Проклятая баба! — сказал Крошка Биафра. — Половину моей зарплаты она тратит на учителей. Я плачу за уроки музыки, балета, красноречия, чтобы дети разговаривали как белые люди. Во всей стране нет второго чернокожего ребенка, которого за деньги учат играть в баскетбол, только наш.

Лью Броуди задумчиво покачал головой.

— Именно так и случается, когда берешь жену из гетто.

Все молчаливо согласились. Броуди вскрыл банку пива, швырнул крышку в корзину и, нарушив молчание, сказал:

— Думаю, его пришили по просьбе подружки. — При этом он скользнул ладонью по гульфику и почесал свои причиндалы.

Хиггинс отвернулась.

— Противно смотреть, — произнесла она и вышла из комнаты.

— Куда вы направились, синьорита? — крикнул ей вслед Колон.

— В ресторан, пообщаться с нормальными людьми, — бросила она через плечо.

Отрезав еще один кусок, Крошка Биафра сказал:

— А все-таки зря бабам разрешают здесь работать.

Скэнлону надоело просить их следить за собой в присутствии Хиггинс. Вообще-то ему предписывалось это делать, но он нутром чуял, что лучше не стоит. Пусть сами разбираются.

Хиггинс возвратилась через двадцать минут. Детективы убрали со стола. Быстро подойдя к надрывавшемуся телефону, Хиггинс нажала кнопку с лампочкой внутри.

— Следственная бригада Девяносто третьего участка, Сакиласки у телефона.

Вымышленный детектив Сакиласки заменял полицейским автоответчик. В каждой бригаде был такой сыщик-призрак. Хиггинс насторожилась, прикрыла трубку рукой и, взглянув на Скэнлона, произнесла одними губами:

— Это ее сын, доктор Циммерман.

— Да? — проговорил Скэнлон, беря у нее трубку.

Зычный бас. Собеседник осведомился, установлено ли что-нибудь по делу об убийстве его матери. Доктор Циммерман заявил, что все родственники очень обеспокоены, а полиция не смогла выкроить минутку, чтобы связаться с семьей и сообщить, как идет расследование.

— Мы хотели подождать еще день или два, а потом приехать к вам, — ответил Скэнлон.

— Мы все дома. Буду благодарен, если вы приедете завтра.

В субботу у него обычно был выходной. Скэнлон не намечал на этот день ничего, кроме похода в прачечную и встречи со своей подружкой Салли де Несто. Взяв карандаш, торчавший из банки из-под кофе, он записал адрес и пообещал приехать завтра же, около часа дня.

Колон с удивлением посмотрел на него.

— Но ведь завтра у тебя выходной.

— Долг вежливости, — произнес Скэнлон, открывая дверь своего кабинета.

— Что такое «долг вежливости»? — спросил Колон.

— Это означает, что неплохо бы хоть чему-нибудь научиться! — ответил Броуди, запуская пустой банкой в корзинку для бумаг.

Сержант Джордж Харрис попросил и получил четырехдневный оплачиваемый отпуск по похоронам. Он должен был стоять у гроба в парадном мундире, белых крагах и с траурной ленточкой на расшитом золотом рукаве.