Подписчики

— Папа, что мне делать? — прошептала она, вынимая у него изо рта соломинку. Марлоу, как всегда, с восхищением смотрела на его темные блестящие глаза, на нижнюю челюсть, обтянутую на удивление молодой кожей, слишком гладкой и упругой для совсем увядшего человека. Как она будет скучать по этому лицу, когда отец исчезнет окончательно!

Не ответив, он заморгал, и ей внезапно пришла в голову светлая мысль. Это лицо, которое она так любила, может пережить их обоих, если включить его в генетический код ребенка. Ее собственная внешность так слабо напоминала родительскую, что люди иногда смотрели на нее с жалостью. Мать с отцом только отмахивались: по их клятвенным заверениям, ее голубые глаза имели тот же разрез, что карие глаза ее отца, и в ее возрасте у Флосс были точно такие же волосы — непослушные и пепельные. Сама же Марлоу никогда об этом не думала. Она знала, что в двадцатом веке американцы гордо перечисляли национальный состав своей крови примерно так: «Я на четверть ирландец, наполовину угандиец и частично француз», — но те времена уже прошли. Ко времени рождения Марлоу все народности перемешались, и у детей, которые появились на свет позже нее, стало трудно распознавать наследственные признаки: носы, лбы и подбородки уже не носили характерных этнических черт и были менее предсказуемы. И все же Марлоу порой задавалась вопросом, где в ее облике прятались черты родителей. Иногда она устраивала перед зеркалом игру: вскидывала голову и, пока лицо имело естественное выражение, надеялась поймать мгновенное сходство с матерью или отцом. Ничего не получалось. Когда отец умрет, в ее отражении ничто не будет напоминать о нем.

Возможно, подумала она вдруг, ощутив укол вины, стоит поступить немного в стиле Эллиса и попытаться реализовать в этом ребенке свои желания. Ну правда, разве не здорово — сохранить лицо отца, чтобы дать ему новую жизнь? Ей предстоит узнать, каким оно было в детстве и юности, а если она проживет подольше, то снова увидит его таким, как в своих самых счастливых воспоминаниях. Она ясно представила тот день, когда он научил ее кататься на велосипеде, бегая рядом с концом веревки в руках. Другой конец был обвязан вокруг талии Марлоу — это был компромисс: она не хотела, чтобы он ее придерживал, а он еще не решался позволить ей ехать без страховки. «Милая, не отвлекайся, — все время повторял он. — Смотри, куда едешь». Но ей было спокойнее смотреть в его лицо, на его волосы, развевавшиеся на ветру. Она и сейчас почти видела капли пота на его висках, морщинки у его глаз, когда он смеялся с ней, над ней.

Сколько ему тогда было лет? Она попросила девайс сделать подсчеты, и ответ ее поразил: двадцать восемь. На семь лет меньше, чем ей сейчас.

— Ах, Анна, — внезапно тихо произнес отец, с трудом выталкивая слова из давно безмолвного рта. — У тебя все хорошо.

Марлоу не знала, кто такая Анна, но почувствовала близость к ней. Отец редко называл дочь по имени. Чаще всего он никак ее не звал. Марлоу не стала исправлять его — голос отца прозвучал как будто с облегчением. Она просто кивнула, подоткнула Астону одеяло и постаралась так и выглядеть — словно у нее все хорошо.

* * *

Они с Эллисом пришли к соглашению: мальчик, как он хотел, с лицом ее отца. Послали сообщение в центр «Либерти» и получили ответ, что дизайнеры немедленно начнут работать над прототипом.

Последние дни перед оплодотворением прошли как в дурмане. Флосс разругалась с поставщиком продуктов для вечеринки, что закончилось короткой легкой потасовкой. Бриджит закатила скандал по поводу углеродного следа из-за доставки торта, который Флосс заказала на другом конце страны. Марлоу повесила свое желтое платье в шкаф в доме матери, чтобы не видеть его. Она посетила девичник — день отдыха в спа, устроенный Жаклин. Все женщины были вялые, поскольку подобные мероприятия всегда проходили без алкоголя: будущей матери следовало воздерживаться от спиртных напитков, а потому всех остальных выпивкой тоже не угощали.

— Взбодритесь, неудачницы, — воскликнула Жаклин, ставя ногу на педикюрную тумбу. — Зато мы можем посплетничать о Тие. — Тиа единственная из их компании не принимала участие в девичнике: бездетных женщин никогда не приглашали.

— Вы, наверно, за столько лет мне все кости перемыли, — предположила Марлоу.

Все нервно засмеялись.