Подружка

Вместе с еще тремя девочками мы зашли с Машкой в зал, разделить до трусов и маек, а потом по одной выходили вперед и гнулись, и ломались, как от нас требовали. Большая Машка вызвалась первой. Она вышла и начала тянуться в шпагатах, выворачивать ноги. Я смотрела то на ее полные ляжки, то на лица женщин, принимавших экзамен. Та, что постарше, с красными волосами, сделала круглые глаза и выразительно хлопала густо намазанными ресницами. Своим ярким макияжем и сверкающей кофточкой она снова, как и в первый раз напомнила мне попугая. Вторая женщина была настоящая красавица. Было видно, что она уже немолода, но возраст как будто даже красил ее.

Машка делала все очень хорошо. Гнулась, выворачивала ноги – все у нее получалось. Она старалась втягивать живот, выпячивала грудь вперед, но все равно вместо балерины она походила на пивную бочку. Ее ножищи и ручищи казались неприличными в этой обители изящного искусства.

После Машки вышла я. Продемонстрировав с легкостью все, что было нужно, я ушла под одобрительные взгляды хореографов.

– Хорошая девочка, – сказала мне вслед та, что была красавицей, а Попугай благосклонно кивнула и пометила что-то у себя в блокноте.

Мы вернулись в класс как раз в тот момент, когда моя мама, запыхавшаяся и красная, возвращалась с отксерокопированными документами.

– Ну что? Тебя уже смотрели? – бросилась она мне наперерез.

– Да! – беззаботно воскликнула я, уворачиваясь от хватающей меня Машки.

– Ну и как?

– Нормально!

– А что сказали?

– Сказали, что я хорошая девочка!

– Правда?! – в маминых глазах сразу же вместо волнения и беспокойства возникла радость. – Так и сказали?

– Да!

Веселая Машка в этот момент поймала меня и поволокла куда-то вперед, к доске. Какая она сильная!

А мама, проводив меня довольным взглядом, пошла относить документы. Здешняя завуч, проверяя у мамы все заполненные бланки, увидела, что я пришла сюда из православной гимназии, и удивленно воскликнула:

– Это вы из православной гимназии?! Оттуда?! Сюда?! – это было сказано таким тоном, как будто меня из монастыря привели в вертеп.

– Да, – кивнула мама, – а что?

– Да, собственно, ничего… Просто из православной гимназии… Такого у нас еще не было.

На следующий день нас ждал очередной этап поступления. Нам нужно было прохлопать в ладоши определенный ритм и станцевать под музыку танец. Для нас с Машкой все это было как будто бы игрой. Я даже почти не волновалось. Прохлопать ритм мне было легко, станцевать тоже. Правда, я забыла, что нужно улыбаться во время танца. На гимнастике нам всегда говорили, чтобы мы на выступлении улыбались, и я всегда старалась тянуть рот в улыбке, а тут что-то совсем забыла об этом. С серьезным лицом я танцевала перед тремя преподавательницами. Две из них были те же, что и вчера, а третья была какая-то незнакомая женщина. Попугай смотрела на меня скептически, а остальные благосклонно. В самом конце танца я вспомнила про улыбку и наконец-то улыбнулась. Преподаватели, кроме Попугая рассмеялись, а та, что красивая снова сказала, что я хорошая девочка.

Окрыленная их одобрительным смехом, я влетела в класс, где в волнении ждала меня мама.

– Все! Я сдала!

– И как? Все нормально?

– Нормально!

– А Машу ты не видела? – спросила меня Машкина Мама.

– Она должна была идти после меня! Сейчас! – я побежала вон из класса, выскочила в коридор и понеслась обратно к балетному залу, где проходил экзамен. Приоткрыв дверь, я заглянула внутрь и увидела, как Машка залихватски с роскошной улыбкой на лице вытанцовывает веселенький танец. Артистизм так и пер из нее. Я даже засмотрелась. И улыбается, и вся так прямо и светится, вся в танце, будто больше ничего не существует. Настоящая танцорка, несмотря на свою крупную комплекцию. Преподаватели глядели на нее с изумлением, и я подумала, что Машка им понравилась.

Когда проэкзаменовали всех девочек, красивая преподавательница зашла к нам в класс и попросила тишины. Мы все умолкли и напряженно воззрились на Красавицу.

– Итак, по итогам испытания у нас поступили все пришедшие девочки кроме одной, а именно Марии Соколовой, – Красавица посмотрела в сторону Машкиной мамы, радом с которой, с краю, притулилась на дополнительном стуле Машка. – У Маши кость очень широкая, – пояснила она, – мы не можем ее взять.

Далее Красавица стала называть баллы за первый этап поступления. Несколько девочек имели стопроцентные данные, я же набрала всего восемьдесят. Меня это удивило. Мне казалось, что я стопроцентно гожусь в балерины. Однако я не очень расстроилась, потому что после меня назвали девочек, у которых было и семьдесят пять баллов, и семьдесят.

Машка в это время горько рыдала, уткнувшись в ладони, а ее мать, поджав губы, презрительно смотрела по сторонам, гладя несчастную свою дочку по голове.

Я сидела возле мамы с другого угла парты, и то и дело поглядывала на растрепанную, красную, судорожно всхлипывающую Машку. Но на что она рассчитывала? Зачем она пришла сюда без приглашения? Зачем ее мама пошла у нее на поводу? Ведь видно же, что Машка не подходит для балета.